Мнения
/ Интервью

1 апреля 2014 16:17

Кирилл Набутов: Нет плохо говорящих, есть плохо спрашивающие

Кирилл Набутов – о главных правилах интервью, работе на региональных выборах и о неудачном разговоре с Дмитрием Быковым.

- Кирилл Викторович, у вас, как у интервьюера, есть какие-то приёмы, чтобы расположить к себе собеседника?

- Если они и есть, то вряд ли подлежат вербализации. Это на уровне внутренних ощущений. Я журналистику наукой не считаю и поэтому теоретические вещи излагать не склонен, просто потому, что их не знаю. Но есть два принципа, на мой взгляд, основополагающие. То, что я из собственной практики вынес. Первое: человек, который с тобой разговаривает, должен видеть, что тебе интересно. Не надо перед собеседником прогибаться, ставить себя ниже его. Это как раз вряд ли его тронет. Нужно именно заинтересовать. Скажем, мне нужно было сделать интервью с актрисой Ольгой Остроумовой. Это, как вы знаете, жена Валентина Гафта, снималась в картине "А зори здесь тихие". В ней нет никакого актёрства, очень скромная приятная женщина. Я как раз должен был спрашивать её про фильм "А зори здесь тихие". Она уже столько раз давала интервью про него, больше сорока лет прошло после выхода кино, невозможно уже. И сразу видно было, что очень не хочет она на эту тему говорить. Ольга Михайловна не выпендривалась – действительно, уж очень надоело. И я в самом начале разговора рассказал, как в седьмом классе был в неё влюблён, причём я сказал это честно. Почти честно. Я был влюблён в одноклассницу, а они похожи. Я мог не угадать, но я попал. Её было приятно чисто по-женски. Я чуть добавил низких тонов в голосе, посмотрел в глаза. И беседа пошла.

Это первое, что нужно сделать: установить контакт, чтобы человек понял, что вам очень, очень интересно с ним говорить. А это выражается даже в том, как вы сидите, как вы смотрите на него.

Если я буду сидеть в закрытой позе: откинувшись, нога на ногу, – то разговора не будет, человек закрыт, это известно, если даже из психологии вы ничего не читали. А если подадитесь вперёд – человек входит в более интимную зону, он разговаривает тише, предполагается больше откровенности…

- Какой второй принцип работы интервьюера?

- В любом ответе всегда заложен зародыш следующих вопросов.

Часто говорят: "Ну, я не знаю, что ещё спросить". Если тебе неинтересно, если ты не слушаешь – ты не знаешь. Но если ты правильно спрашиваешь, то, как бы человек ни ответил, ты можешь тут же задать следующий. Скажите, Сергей, занимались ли вы парусным спортом?

- Нет, к сожалению.

- А почему "к сожалению"? Я, может, хотел рассказать, что вчера человек утонул на яхте, а вы говорите: "К сожалению"…  Видите, вы сказали: "К сожалению, нет", а я сразу спросил: "Почему "к сожалению"?" Есть за что зацепиться.

- А если бы я ответил "нет" – и всё? Если человек вообще не говорит?

- Нет плохо говорящих, есть плохо спрашивающие. Бывает, что человек говорит неграмотно, корявенько, не очень литературно. Может, мало книг читал, у него не было возможности учиться высокой словесности, но всё равно же он говорит эмоционально. Отсутствие эмоций – это тоже эмоция. Соответственно, вы из этого можете что-то сделать, как-то это использовать. Нет людей неговорящих. Есть люди, которые не желают говорить. Но все, так или иначе, говорят.

- Многие жалуются, что с футболистами, например, тяжело разговаривать – слова не вытянешь. Вам со спортсменами тяжело общаться?

- Да так же, как с представителем любой другой профессии. Тяжело общаться с человеком, который много отвечает на вопросы, и у него, естественно, стоят "защиты" – это психологическая саморегуляция. Естественно, он закрывается, потому что замучили уже спрашивать одно и то же…

- Самое первое своё интервью помните?

- Да, я ещё учился в школе. Мне нужно было в десятом классе написать заметку для спортивного отдела газеты "Ленинградская правда", там командовал Михаил Исаевич Эстерлис, ныне покойный, один из моих учителей. Шла спартакиада школ Ленинграда. Я должен был взять интервью у заведующего ГорОНО. Я пришёл, задал пару вопросов, написал заметку. Михаил Исаевич переписал всё от начала до конца, поскольку писать я не умел и не умею.

- Вы сказали, что писать не умеете. Правильно ли я понимаю, что на ТВ вам работать гораздо комфортнее, чем для печатных СМИ?

- Мне привычнее работать на телевидении, я занимаюсь этим практически всю свою жизнь. Телевизионное интервью – другое, нежели печатное, у него иная технологическая оснастка. Мы сейчас с вами разговариваем – вас не волнует звук аквариума, который в кабинете стоит.  Что вентиляция в нём работает, что я сижу, как-то не так к вам развернувшись. А когда вы берёте интервью для ТВ, вы думаете о том, какой звук, свет, как работает оператор. Вы обязаны в этом разбираться, если хотите, чтобы было хорошо. 80 % информации воспринимается глазами. Самое важное на ТВ – это картинка. Вы можете записать огромное интересное интервью, но если оно будет убивать саму картинку, вы оставите от него маленький кусочек.

- Заказные интервью вам предлагали делать?

- Самые разные. Первое, что приходит на ум: вы работаете на каких-то выборных кампаниях, нужно делать интервью с кандидатом. По большому счёту, любая работа – чей-то заказ. Я же не беру интервью ради собственного удовольствия. Если есть задание от телеканала сделать фильм про Аркадия Райкина, например, то я договариваюсь, и мы едем снимать людей, работавших с Аркадием Райкиным, его родственников. Это ведь тоже заказ.

Если вы имеете в виду однозначно комплиментарные интервью, то и такое бывало, безусловно, но мало. Не могу сказать, что я очень правильный, а другие неправильные, просто стараюсь этого сторониться. Сейчас особо не предлагают – полно желающих, а я, если возьмусь, попрошу много денег. Другие сделают это бодрее, дешевле, и не будут ныть.

В не самое сытое время я работал в составе бригады на региональной выборной кампании, там было серьёзное противостояние губернатора региона с мэром региональной столицы. На губернатора работали московские, на мэра – питерские. Я понимал, что наш герой тоже не ангел, но с той стороны на него лилась совсем уж запредельная и лживая грязь. Это были девяностые, провинция. Настолько все провинциальные СМИ зависят от власти и от её подачек, что тональность вопросов первым лицам губернии и города это всегда подобострастие. Такое подобострастие, что дальше уже некуда. Петербург в этом смысле тоже глубокая провинция. А тут заказчику нужно было, чтобы он выглядел немного другим: не изрекал что-то шестёрке, которая на задних лапках стоит, а по-человечески разговаривал. Я человек не местный, посторонний, повзрослее, мы были в хороших отношениях, он боксёр, мастер спорта или кандидат в мастера, не помню, поэтому у нас были общие темы. И у нас шёл разговор на "ты". Я выступал как его приятель, он выглядел живым человеком, нормальным мужиком.

- Что было такого в советской журналистике, чего нет сейчас, о чём, возможно, вы жалеете?

- В советской журналистике было меньше возможностей писать и снимать о чём хочешь. Но тогда меньше думали о деньгах, потому что все прекрасно существовали, зная, что сегодня зарплата будет и завтра она будет. Можно было больше думать о чистом творчестве. Я, может быть, сейчас хотел бы снять эссе "Жизнь в аквариуме" – как бы глазами рыб всё показать. Здесь линзу с водой поставим, здесь пузырьки будут… Но когда начинаешь думать, во что это выльется по деньгам, где и когда это будет показано, кто это посмотрит и сколько за это заплатят… В итоге сомневаешься, стоит ли на это тратить силы, время и деньги. Раньше таких проблем не было, деньги все были государственные.

- С каким историческим персонажем вы хотели бы сделать интервью?

- Я уже взрослый человек, ну что время тратить на эти мечтания. Есть люди, с которыми было бы интересно просто пообщаться по-человечески, а не брать интервью, это разные вещи. Посидеть, водки выпить, поговорить о жизни. Я бы никогда не взялся делать никаких передач про театр, но мне интересно было бы поговорить с Галиной Волчек. Или с Олегом Табаковым. Хотя я с ним знаком, мы даже выпивали… Очень часто бывает, что люди, с которыми хочется поговорить, оказываются далеко не такими хорошими собеседниками, как тебе казалось. Вот Дмитрий Быков – он гениальный человек, я его очень уважаю, но общаться с ним непросто. У него настолько мощный ум, он настолько быстро соображает, у него в голове всё происходит быстрее в четыре раза, чем у тебя… Он сидит, смотрит в пространство, а не на тебя, и изрекает свои соображения, которые тут же рождаются. А я его просто не догоняю, соображаю медленнее. Поэтому общение с ним оказалось не таким интересным, как я рассчитывал.

- Вы брали у него интервью?

- Советовался по работе. Мне нужно было уточнить какие-то вещи про Горького – а Быков про него целую книгу написал.

- Самое неудачное интервью свое можете вспомнить?

- Ну, много было "горбух", конечно. Помню хорошо, как я работал на последнем матче чемпионата Союза в 1984 году, когда "Зенит" стал чемпионом. А я тот состав команды хорошо знал…

- Это же всё ровесники ваши...

- Да, с кем-то я по юношам поиграл. Герасимов и Мишка Бирюков - на год моложе, Желудков на два. Неважно, короче, нас что-то связывало. Матч закончился. Я выбегаю на поле, в проводах путаюсь, за мной шнур тянется, тогда не было радиомикрофонов, мне надо срочно взять интервью, а игроки сумасшедшие уже. И вот бежит Жёлудь (футболист Юрий Желудков – прим. ред.), я к нему подбегаю, у него глаза квадратные, я не знаю, что сказать, спрашиваю: "Ну как?", а он: "Да как, да вот так!". И всё интервью. Потом навалилась толпа. Надо мной, конечно, потом коллеги смеялись.