Завтра исполняется два года с момента исчезновения журналиста Максима Максимова, спецкорреспондента журнала "Город". За это время в уголовном деле, возбужденном по факту убийства журналиста, не произошло никаких изменений. Отсутствие подозреваемых, нежелание предоставлять информацию о ходе следствия ни матери погибшего Римме Максимовой, ни ее адвокату наводит на мысль — а ведется ли вообще поиск преступников?
Сегодня в Доме журналиста состоялась пресс-конференция "Будут ли наказаны убийцы Максима Максимова?"
По словам организаторов, цель этой встречи — привлечение внимания общественности к "делу Максимова". Еще год назад газеты публиковали подробности этого исчезновения, многие коллеги Максимова проводили свое расследование. Разобраться в этом преступлении пытался и АЖУР.
— На сегодняшний день мы убеждены, что Максим не пропал без вести, а был убит, выполняя свою работу, проводя журналистское расследование, — говорит генеральный директор АЖУРа, председатель Санкт-Петербургского союза журналистов Андрей Константинов. — Располагая достаточно большой информацией о деле Максимова, мы говорили не все, что знали. Объясняется это тем, что мы взяли определенные обязательства перед Генеральной прокуратурой, а именно не раскрывать того, что знаем, до того момента, пока не будут предъявлены обвинения подозреваемым в совершении преступления.
В результате имена подозреваемых так и не называются, АЖУР выполняет свою договоренность и не разглашает подробностей дела. Со стороны прокуратуры наблюдается тотальное игнорирование обращений с просьбой "вести следствие открыто и объективно". Так, Льву Годованнику, юристу, бывшему сотруднику АЖУРа, ныне первому заместителю главного редактора газеты "Вечерний Петербург" было категорически отказано в ознакомлении с материалами дела. Мать Максимова, Римма Васильевна, признанная в рамках данного уголовного дела потерпевшей, узнает о версиях преступления из газет. На этой конференции она выступила с обращением-просьбой к коллегам своего сына:
— Год назад многие газеты писали об убийстве Максима, писали с большим или меньшим чувством такта. Сообщали подробности преступления: кто, где, когда и за что убил моего сына. В то же время дело из прокуратуры Центрального района было передано в ведение Генеральной прокуратуры Санкт-Петербурга. Первоначально расследованием занимались коллеги Максима совместно с правоохранительными органами. О деталях убийства я узнавала из газет. Максим мой единственный сын. Это вся моя жизнь. Но мне как потерпевшей не считают нужной что-либо сообщать о ходе и результатах следствия. Для меня это — "тайна следствия"…
Я обращалась с письмами к начальнику Главного управления МВД, прокурору Санкт-Петербурга, генеральному прокурору, министру внутренних дел с просьбой о проведении объективного открытого расследования. О том же просил и Комитет защиты журналистов, обращаясь к президенту России. О том же просили "Репортеры без границ" в письмах к Зайцеву. Все эти письма остались без ответа. Ответы же на мои письма были подписаны первым заместителем заместителя начальника какого-то отдела… В результате я не могла понять, кто мне отвечает, на какое письмо и из какого отдела. Да это было и не важно, потому что все ответы являлись, по сути, формальными отписками Генеральной прокуратуры. В феврале этого года я написала письмо Владимиру Владимировичу Путину. В апреле газета "Московская правда" опубликовала мое открытое письмо президенту. Результат один: я не имею никакой информации о том, как ведется расследование, каковы его результаты, да и введется ли расследование вообще. Я уверена, что никакая работа по этому делу не ведется. Поэтому я обращаюсь с просьбой к вам, коллегам Максима: поднимите свой голос, поддержите меня, потому что голоса матери никто слышать не хочет…
Из "ответов", поступающих из прокуратуры, следует, будто статья 161 Уголовно-процессуального кодекса запрещает разглашать информацию по делу и говорит о "недопустимости разглашения тайны материалов предварительного следствия". На этом основании отказывают в получении информации матери Максимова.
— Эта статья трактуется иначе, — поясняет ситуацию Лев Годованник. — Она гласит, что прокурор, следователь в целях недопущения разглашения сведений вправе предупредить участников процесса, лиц, знакомящихся с материалами дела, о неразглашении материалов следствия. Так ради бога, мы готовы дать любые расписки, лишь предоставьте нам информацию. Нет, нас сознательно не хотят знакомить с материалами, имеющимися в деле.