Особое внимание современных публицистов к фразеологии, как мы уже отмечали, в первую очередь, обусловлено, определено невероятно широкими и разнообразными выразительными возможностями такого рода словосочетаний и предложений. Причем, структурно-семантическая специфика любого фразеологического оборота поддается трансформации, наращивающей экспрессию. Некоторые наиболее частотные для современной речевой практики возможности и пути стилистически продуктивной трансформации мы также назвали. Но соблазнительные приемы языковой игры с классической или новой фразеологией таят одну чрезвычайно серьезную опасность. Опасность эта вырастает из типологической характеристики этой семантической группы, на которой особо настаивали многие известные русские лингвисты. Например, Б.А.Ларин много лет назад писал: "Фразеологизмы всегда косвенно отражают воззрения народа, общественный строй, идеологию своей эпохи. Отражают – как свет утра отражается в капле росы". Классические фразеологизмы преимущественно выполняют первую функцию, новые и трансформированные – вторую. Но суть не в различиях. Суть в том, что именно фразеология, фразеология в первую очередь и преимущественно фиксирует и выражает "мысль народную", как сказал бы великий Толстой, отражает менталитет нации, как глубокомысленно и многозначительно заявил бы не такой простой современный "властитель дум". И нынешний практик, использующий чаще всего фразеологизм вообще и трансформированный фразеологизм в частности в самой убогой стилистической функции (как средство привлечения внимания читателя), не имеет права об этом забывать.
Во-первых, в русской речевой практике всегда существовали ограничения или даже запреты на целые лексико-семантические группы или микротексты, включающие те или иные культурные константы. Например, об одном из таких запретов совсем недавно напомнила Н.И.Клушина, один из постоянных и интереснейших авторов чрезвычайно полезного для пишущих журнала "Русская речь", в работе, посвященной проблемам языковой игры в современных публицистических текстах, пересказавшая одну интересную историю: "Известен случай, когда петербуржцы, восхищавшиеся остроумием актера П.А.Каратыгина, осудили его за то, что он на похоронах брата, В.А.Каратыгина, силясь протиснуться к гробу покойного, не утерпел и сказал каламбур: "Дайте мне, господа, добраться до братца!». Каламбур этот ему долго припоминали, актер нарушил веками складывавшееся очень осторожное, трепетное отношение к теме смерти, одной из заветных тем для русского человека".
Согласитесь, как ни стараются современные СМИ поколебать даже этот ментальный запрет, все равно набранные крупным жирным шрифтом заголовки материалов о событиях в Бесланской школе "Кровь возвращает имена", "Чему учит смерть?" или "Адский "мартен" ("Аргументы и факты") коробят. В данном случае , хочется верить, что шутить с нами не пытаются, конечно, но играют, что совершенно бесспорно и очевидно. Пытаются использовать человеческую смерть, трагическую гибель сотен людей, детей как повод для сенсационной публикации, претензия на которую предъявлена в заголовке. А каково тем людям, у которых в Беслане погибли родные и близкие?
Или как должен оценить православный христианин (а их немало среди потребителей рынка СМИ) тонкую иронию А.Данцевой, объединившей в "Новостях Петербурга" в одном контексте пересказ библейского сюжета о Всемирном Потопе и легкомысленный эстрадный шлягер 60-х годов, исполнявшийся Э.Хилем: "… наводнение сооружено по всем библейским нормам: дождь льет сорок дней и сорок ночей без продыха, и получается все в точности, как в книге Бытия – вода, вода, кругом вода".
Во-вторых, обладающий языковым вкусом профессионал должен представлять границы использования новой и трансформированной фразеологии, имеющей ярко выраженное жаргонное происхождение. Так, например, М.Уварова в "Огоньке", в статье претендующей на аналитичность, предлагая жаргонную характеристику современной ситуации в ООН ("Ведь ее финансирование идет в основном за счет США, а известно – кто девушку ужинает, тот с ней и танцует"), все же смущенно пятится назад, внося смягчающие коррективы во вторую часть известного многим высказывания! Правда, способность смущаться сохранили очень немногие. Нынешние "акулы пера" с "Пушкиным на короткой ноге"… Чего смущаться господину К. Журенкову, с глубоким знанием дела повествующему о внутренних проблемах английской венценосной династии, и снисходительно резюмирующему: "За публичным выяснением, кто главнее в песочнице, последовали реальные действия…" Кто обидится за презренных королевских особ или за далекую ООН, которых так лихо аттестовал журналист? Обыватель может и порадуется, что в нынешней жизни интеллигентно или не совсем интеллигентно хамят повсеместно не только ему бедному, но и высокому международному чиновнику, и даже королеве. Демократия!
Но есть уже третья ситуация, связанная с "крушением" "языкового порядка", способная затронуть за живое и рядового носителя языка. Это ситуация, в которой журналист пренебрегает целостностью фразеологизмов, фиксирующих историко-культурные стереотипы, сформированные в относительно недавнем прошлом.
Например, в "Огоньке" в прошлом году с небольшими промежутками времени были опубликованы три заголовка, придуманные разными авторами: "Прощание с матерыми?" (слоган на обложке), "Беру кошмар на себя" (В.Шаров), "Любовь паровая" (Н.Радулова). Для людей моего поколения не секрет, что пародируются литературные тексты, бывшие в прошедшие десятилетия, как теперь принято говорить, культовыми: драма К.Тренева "Любовь Яровая", экранизация романа Ю.Бондарева "Батальоны просят огня" и известная всему читающему человечеству повесть В.Г.Распутина "Прощание с Матерой". Популярность этих произведений никем и никому не навязывалась, не зависела от ее величества моды. Боль сердца настоящих художников совпала с размышлениями и переживаниями нескольких поколений . И оценка этих переживаний, осознавали то авторы или нет, ими была предложена. Справедливая или нет – не знаю! Но оскорбительная!
Вообще, видимо, проблема инвективности современной публицистики может стать предметом специального разговора.