Руководитель Федерального агентства по культуре и кинематографии о телевидении и о себе
Информационное телевидение постепенно уступает место развлекательному. В частности, музыкальному. Не случайно на этой ниве плодотворно трудится руководитель Федерального агентства по культуре и кинематографии Михаил Швыдкой, с которым мы говорили о тенденциях нынешнего телевидения.
– Михаил Ефимович, зачем вам музыкальная программа на развлекательном канале СТС?
– Вы знаете, это может звучать довольно глуповато из уст 56-летнего человека, но чем больше я думаю о том, как прошла жизнь и как она будет заканчиваться, тем отчетливее проясняется одно очень важное обстоятельство. Мы все время думаем, что вся наша жизнь – это некая подготовка к чему-то другому, настоящему. Вот сейчас что-то поделаем как бы понарошку, а потом будет для души. На самом деле нет никакого черновика жизни, мы пишем все время беловик. Он может быть корявый, иногда с трагическими ошибками, но это беловик. А раз это так, то справедлива старая фраза из великой советской книжки под названием "Как закалялась сталь" о том, что "жизнь дается человеку только один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно...". Потому что потом ничего не будет. Я сейчас не говорю о людях верующих, которые полагают, что существует какая-то другая жизнь после физической смерти. Более счастливая, более правильная. Я о нашем земном существовании. Надо прекрасно понимать, что дарованная нам жизнь – это великое счастье. И я думаю, что в тех популярных песнях, из которых состоит программа, сконцентрировалось это ощущение радости жизни. Когда люди начинают заниматься таким творчеством, это значит, они преодолевают страх перед жизнью и растерянность и боль потерь и так далее. Поэтому мы и назвали так программу: "Жизнь прекрасна".
– После одноименного фильма Бенини?
– Естественно, все тут же вспомнили фильм Бенини про Освенцим, самое трагическое место ХХ века. И это для меня было очень важно, потому что, где бы мы ни жили, если мы остаемся людьми, то, значит, жизнь прекрасна. Популярная музыка всецело к ней относится. Честно говоря, люблю эстраду, считая, что это на самом деле великое искусство. Я жил возле театра "Эрмитаж" в 50–60-е годы и мальчишкой застал великие эстрадные сборные концерты с участием Шульженко, Утесова, Эдди Рознера, Елены Великановой, Тарапуньки и Штепселя, молодого Аркадия Исааковича Райкина, артистов Большого театра. Это ушло в прошлое, и сейчас по-другому выстраивается все на свете. Но я могу только сказать одно: в эстраде фиксируется массовый опыт нации. Мы все живем в прекрасном, а иногда ужасном соединении слов и звуков, которые составляют песни. И все высоколобые интеллектуалы могут как угодно издеваться над "Джагой-джагой" Кати Лель, но они это знают. Это входит в башку помимо желания, и, значит, это нужно каким-то образом осмысливать.
– Ну, вы еще скажете, что осмысливать надо и "Владимирский централ, ветер северный, этапом из Твери, зла немерено"...
– Я вам могу сказать только одно. Блатная песня – это отдельная тема, отдельный сюжет. Мы живем в определенной стране, где лагерный жаргон и повседневная речь смешались. Потому что не было семьи, в которой кто-то бы не сидел. Поэтому язык перемешался, и песни перемешались. И этот блатной шансон со всем его уголовным миром становится, можно сказать, литературой, иногда очень экзотически привлекающей, как у Жана Жене или Франсуа Виньона во Франции. Но в России это не частность, не редкий и экзотический цветок, а, в общем, равное существование с эстрадной музыкой.
– Чем отличается программа "Жизнь прекрасна" от "Песен ХХ века", которые вы вели на втором канале?
– В "Песнях ХХ века" было больше о том, как создавалась та или иная песня, кто был первый исполнитель и т.д. В этом мне очень помогала замечательная Тутта Ларсен, "Жизнь прекрасна" – программа менее информационная и, если хотите, просветительская. Скорее это просто разговор о жизни. Все-таки СТС – это канал развлекательный.
– А почему "Песни ХХ века" не прижились на канале "Россия"?
– Я очень признателен Олегу Борисовичу Добродееву (председатель ВГТРК. – "НГ") и Антону Андреевичу Златопольскому (генеральный директор канала "Россия". – "НГ"), которые рискнули пойти на этот эксперимент. Но для второго канала, который специализируется на больших эстрадных проектах, такого рода ток-шоу было неорганичной программой. Кроме того, я думаю, что и мы несколько ошиблись, сделав "Песни ХХ века" такой помпезной государственной программой. К тому же мы полагали, что это воскресная, вечерняя семейная программа. На СТС приняли более правильное программное решение, поставив ее на утро. Эта программа взбадривающая, и время, когда все просыпаются и садятся завтракать, ей больше подходит. Такой утренний разговор за чаем, когда можно немножко послушать, поговорить, попеть. Кроме того, в новый проект органично вошла моя соведущая Лена Перова. И, естественно, эту программу нельзя представить без замечательного Левона Оганезова, который был одним из создателей этого проекта.
– То есть на государственном канале с музыкальной программой вы выглядели легкомысленно?
– Наверное. Судя по всему, ей самое место на СТС. Я благодарен Александру Роднянскому и Александру Цекало (соответственно генеральный директор и генеральный продюсер СТС. – "НГ") за то, что они с таким вниманием отнеслись к этому проекту.
– Если "Жизнь прекрасна" для вас – это счастье, то чем является другая ваша программа – "Культурная революция" на канале "Культура"?
– Это программа, которая стоила мне головной боли и многочисленных "шишек". Мы ее делаем – как, собственно, и проект "Жизнь прекрасна" – с замечательной талантливой командой телекомпании "Игра", которую возглавляет Андрей Козлов.
– Вас из-за нее многие не любят. Во многом из-за ее откровенной провокационности.
– Я это знаю. И в каком-то смысле все мои последние служебные передвижения во многом связаны с этой программой. Но, все что ни делается, делается к лучшему. Я ни о чем не жалею. А вообще-то говоря, это программа появилась на свет случайно. В свою бытность министром я делал на "Культуре" получасовое интервью по типу "Ночного полета". Но работать три раза в неделю в режиме прямого эфира в силу своей загруженности я не мог, и мы стали думать, что делать. И тогда я решил, что надо сделать программу, которая была бы раздражителем и вместе с тем многое бы определяла, как ни странно, в популярности культуры. Это был своего рода пиаровский проект Министерства культуры РФ в 2001 году. Конечно, я не могу сказать, что министерство прозябало, это было бы с моей стороны грубостью и неуважением к моим предшественникам. И вообще в России слово "культура" – это священное слово. Но тем не менее я считал, чтобы мы выскочили из экономических проблем, которые существовали в министерстве, нужно сделать некий очень резкий и шумный телепроект, привлекающий к себе внимание. Естественно, когда мы начали, это вызвало массу нареканий, в том числе и со стороны моих коллег по правительству. Многие подтрунивали. Нонсенс – министр ведет программу. Как это так? Я знаю, как тяжело тогдашний премьер-министр Михаил Михайлович Касьянов к этому относился. Я тогда ему сказал, что министр культуры – это особый министр. Все министры культуры совмещали свой пост с творчеством. Луначарский писал пьесы, Губенко и Соломин играли на сцене.
– А как насчет Екатерины Фурцевой?
– Фурцева, да, ни в чем таком замечена не была. Но поскольку главным творчеством второй половины ХХ века является телевидение, то, на мой взгляд, вести телепрограмму министру культуры – незазорно. Другое дело, что, конечно, в "Культурной революции" была и есть определенная скандальность. Людей раздражают и политические, и особенно культурные вещи. Например, когда я сделал программу на тему "Страшнее ли русский фашизм немецкого?", то немедленно получил 52 подписи депутатов, которые вопрошали президента: доколе это все будет продолжаться и как бы его поскорей убрать? Но сама тема приобрела большой общественный резонанс. Огромную неприязнь ко мне и шквал гневных писем вызвал и выпуск программы на тему "Пушкин безнадежно устарел?". Но понимаете, в чем дело? У Пастернака есть такая фраза: "После смерти Маяковского стали насаждать, как картошку в России". На мой взгляд, то же самое произошло и с Пушкиным во время празднования его 200-летия. Люди, в массе своей знавшие 5 самых популярных его строф, считали, что это и есть постижение Пушкина. Так вот, для того чтобы они начали действительно читать, и понадобилось сделать такую скандальную передачу. Сейчас, думаю, надо будет сделать программу "Антон Павлович Чехов – скучный писатель", и я представляю, что будет твориться после этого. Понимаете, все это делается с одной целью: вы должны опять взять текст, посмотреть, встряхнуть его и почитать. С другой стороны, считаю, что за эти три года, получив дикое количество шишек, я выполнил важную функцию – Министерство культуры стало не богатым, но влиятельным.
– А зачем вообще нужно Министерство культуры?
– В первую очередь для того, чтобы создать условия для развития культуры. Есть и еще одна очень важная миссия – модернизация сознания нации. Этим не занимается школа и не занимается образование. Потому что изменение сознания, изменение духовного мира – это на самом деле функция культуры. Когда-то у великого австрийского писателя Роберта Музиля спросили: что остается после искусства? Он ответил: "После искусства остаемся мы изменившиеся". И в этом смысле я считаю, что "Культурная революция" должна быть программой, которая заставляет людей думать, а значит, меняться. Люди могут раздражаться, ненавидеть меня, могут считать, что я урод, мерзавец, подлец. Но любая реакция – во благо. Надо же понимать одну простую вещь: ведущий ток-шоу – это клоун. Есть несколько ведущих ток-шоу, которых я очень уважаю и высоко ценю. Назову имя Владимира Познера. Очень высоко ценю то, что делает Тутта Ларсен на МТV и Андрей Малахов на Первом канале. Но пускай они не обижаются, все мы, ведущие ток-шоу, – клоуны. Артисты. Конечно, я, Михаил Швыдкой, выходя на съемочную площадку, веду себя не так, как в жизни. Мы создаем, сочиняем для себя образ – мы хамим, мы более наглые, мы требуем ответа от гостей. Но это не мой внутренний мир до конца.
– Не так давно вы предлагали ввести плату за телевидение. Вы полагаете, что это перспективная идея?
– Этого у нас не будет, поскольку общество в подавляющем своем большинстве не готово платить деньги. Есть малый круг людей, которые готовы купить себе НТВ+ или кабельное телевидение, но этот круг не такой значительный. Мы живем в обществе, в котором до сих пор доминирует патерналистская психология. От государства ждут бесплатности. Все это абсолютно отразилось на дискуссии по замене льгот деньгами. Общество психологически не готово к тому, чтобы перестать получать от государства некий пакет бесплатных льгот. В том числе и телевидение.
– С другой стороны, платное телевидение подразумевает некое вмешательство зрителей в его программную политику. Я полагаю, что государство не готово к тому, чтобы такой мощный политический инструмент уплыл из его рук.
– Я считаю, что в нашей стране государственное телевидение является некой социальной функцией государства. Через телевизионные каналы мы как бы поддерживаем целостность государства. Я помню, какая была борьба в 1998 году на ВГТРК, когда региональные каналы захватывали огромные куски на канале "Россия", закрывая их своими программами. В ряде регионов – не хочу говорить каких – вырубались главные политические программы того времени, вплоть до информационных. Это была борьба за политическое влияние. И поэтому для федерального Центра сохранение одного-двух государственных федеральных каналов – это еще и вопрос подтверждения того, что страна существует в целостности.
– Как вы относитесь к законодательному запрету телевидению показывать с 7 утра до 22 вечера фильмы и программы со сценами насилия?
– Я считаю, что нормативные документы должны издаваться тогда, когда они безупречны с точки зрения технологической и юридической. Пока нет точного юридического термина, что такое насилие на экране, под этот запрет подпадает любая детская сказка. Например, в "Красной Шапочке" – три убийства, причем два из них связаны с каннибализмом.
– То есть депутаты Госдумы издали бред?
– Это не бред, это естественное желание общества оградить себя от того, что ему неприятно. У общества есть обоснованные претензии к телевидению. Потому что когда на экране расчлененка – это производит тяжелое впечатление на людей, особенно на детей. Поэтому пафос рассуждения мне понятен. Но как только мы переходим к конкретным действиям, получаем: а) абсолютное юридическое дилетантство и б) подмену социальных запретов простой цензурой.