Ведущий "Вестей недели" не считает себя чиновником.
Жанр итоговых аналитических программ сегодня подразумевает, что каждый выпуск утвержден и согласован с руководителями и кураторами канала. Об этом мы беседуем с ведущим программы "Вести недели" на канале "Россия" Сергеем Брилевым.
– Вы считаете себя государственным журналистом?
– Вы к тому, что на госканале я уже 10 лет? В отличие от очень многих коллег (которых, конечно, жаль), я действительно не метался и не менял 28 каналов за полгода. Что касается того, государственный или не государственный – я работаю на канале "Россия" потому, что это мой канал. Важная вещь, согласно Гражданскому кодексу Российской Федерации сотрудник телеканала "Россия" является не государственным служащим, а лишь сотрудником унитарного государственного предприятия. Это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Мы не чиновники, и это важная оговорка.
– Говорят, что, когда Владимир Кулистиков уходил гендиректором на НТВ, звал вас с собой...
– Это миф, связанный с тем, что, когда он уходил, я с Володей очень тепло попрощался, в том числе и в эфире, сказав в конце своей программы, что "у меня есть ощущение, что нам всем предстоит еще вместе поработать". Кулистиков – один из моих любимых начальников, и нас связывают давние теплые отношения. Я действительно надеюсь, что когда-нибудь нам предстоит вместе поработать, не знаю – здесь ли или еще где-то.
– С его уходом вы стали заместителем руководителя информационных программ канала. У вас добавилось служебных обязанностей?
– Сильно ничего не изменилось. Красивая должность предполагает чуть более красивую подпись на всяких бланках, зона же моей ответственности по-настоящему – это "Вести недели". На мой взгляд, один из сильных моментов – в том, как организованна работа в новостном вещании на канале "Россия". Существует общая вестевская линейка, которая может называться "Вести Москва", "Вести – дежурная часть", "Вести недели" или просто "Вести", которую готовит один и тот же коллектив редакторов и корреспондентов. У нас общий поток и все взаимосвязано. Должность же заместителя директора информационного вещания позволяет мне участвовать в нем несколько более осмысленно.
– Сергей, "Вести недели", на ваш взгляд, больше аналитическая или авторская программа?
– Авторскость этой программы заключается в том, что все, что в ней говорится, – написано мной, а все сюжеты производятся при непосредственном моем участии. Что до авторскости в извращенном русском понимании – мол, есть программа имени Сергея Брилева, в которой ведущий внушает собственные мысли 147 миллионам прильнувших к голубым экранам россиян – то такой авторскости в программе не было и при мне не будет. Эпитет "аналитическая" – чуть щеконадувательский. Мол, мы тут аналитики все, сидим и анализируем. Тех, кто всерьез, по должности, по работе занимается аналитикой в крупных корпорациях (будь то Кремль, ФСБ или частная структура) за час эфира мы, наверное, чем-то поразить не можем. Для них "Вести недели" являются только одним из источников информации. Что же касается широкого круга зрителей, то он делится на просто телезрителей, и тех, кто читает газеты, на первых полосах коих помещается столько же букв, сколько в одном выпуске теленовостей.
– На частном канале вы работали бы по-другому?
– Независимо от того, где бы я ни работал – на государственном или частном канале, я себя мессией не считаю. Поэтому то, что я думаю, я придержу при себе. Смысл своей работы вижу в том, чтобы дать для зрителей повод для размышлений. Что до формата программы, то я бы ее назвал итоговой, если угодно. Она действительно итоговая по смыслу – подводит итоги недели.
– Поскольку "Вести недели" – самая официальная итоговая программа в стране, многие наблюдатели рассматривают вашу программу, как точку зрения власти на те или иные события. Иными словами, как пропагандистскую.
– Мы – корпорация, которая финансируется не напрямую из кармана налогоплательщиков, а из правительственного бюджета. К этому надо относиться философски и созерцательно – есть разные формы собственности каналов. Государственное российское телевидение, опять-таки в силу особенностей своей формы собственности, не скрывает, что для него приоритетной сферой освещения является деятельность органов власти. Если вы хотите узнать о том, что заявил президент, о чем шла речь на заседании правительства и что обсуждали в Государственной Думе – вы включаете телеканал "Россия". В вашем понимании – это пропаганда, в моем – освещение. Мы стараемся понять, что и как делается во властных структурах и разъяснить это и для зрителей, и для себя, благо, худо-бедно находимся с властными структурами в диалоге. Если посмотреть на то, что делает канал "Россия", в частности программа "Вести недели", я бы это квалифицировал не как пропаганду, а как попытку разобраться, что происходит в стране и за ее пределами. И нам в данном случае есть с кем себя сравнивать.
– Вы имеете в виду Первый канал?
– Пусть Первый канал живет своей жизнью. Если для вас пропаганда – что государственный канал первым поднял вопрос об ответственности власти после Беслана, то, конечно, записывайте нас в пропагандисты. Если для вас пропаганда – что именно наш канал поднял вопрос о странной редакции закона о митингах, то, наверное, это пропаганда. Если вы не заметили того количества – разных! – митингов, которые мы показывали за последние полтора месяца, вы тоже можете записывать нас в тупые пропагандисты.
– В одной из ваших программ, говоря о митингах против монетизации льгот, вы подчеркнули, что эксцессов не случилось только благодаря милиции. То есть митинги – дело рук экстремистов?
– Нет, я не имел в виду, что это экстремисты, я имел в виду, что поначалу (и мы приводили милицейскую статистику, которой в данном случае я доверяю), в первые недели действия закона монетизации льгот, большинство митингов были митингами без уведомления.
– Но это логично, учитывая, что никто бы и не дал разрешения на перекрывание федеральных автотрасс. Однако именно эта стихийная мера позволила населению ярко донести до власти свой протест.
– В таких стихийных, без уведомления, митингах, на мой взгляд, кроется серьезная опасность для общества, потому что ничего более страшного, чем русская стихия, не бывает. Мы показали, что случилось с иномаркой в Петербурге. На пленке было видно, что машину атаковали только за то, что она – иномарка. Не дай нам Бог сейчас, чтобы нынешняя непростая социальная ситуация привела бы к грустным и привычным для России проблемам, связанным с ненавистью бедных к богатым и т.д. Слишком много страна пережила за последние 15 лет, чтобы позволить себе такую роскошь – заниматься всеми этими революциями. Я прекрасно понимаю переживания льготников, и мы даем очень разноплановую картину того, что происходит. Все наши гости, которые были в последние месяцы – и Матвиенко, и Шаймиев, и Кудрин, и Жуков, – выступали в программе с разъяснениями того, кто и как должен получать компенсацию по льготам, и интервью с ними писались вовсе не парадные и не комплиментарные.
– После того как интервью с Грызловым и Жуковым в один и тот же день вышло и в "Вестях недели" и в итоговом "Времени", у меня сложилось ощущение, что госканалам гостей "спускают" по разнарядке.
– Я и Грызлова, и Жукова приехал писать по нашей внутриредакционной логике. Записывал первым, и то, что они повторили казавшуюся им удачно сформулированную мысль в интервью Первому каналу, – это вопрос не ко мне.
– Насколько соответствует действительности, что в "Вестях" есть запрещенные термины? Например, "шахид" или "Чечня"?
– Можете поднять мои эфиры – я всегда говорю слово "Чечня". Что же касается слова "шахид", то, на мой взгляд, оно – неадекватное. Во-первых – нерусское. Во-вторых, для правоверных мусульман оно имеет другой смысл: оттого хотя бы мечеть на Поклонной горе называется мечетью шахидов. Да, на Ближнем Востоке шахидами называют и террористов-смертников. Но даже там шахидами их называют не все. Так что для русского языка и для российских реалий более адекватное слово – "смертник".
– Обсуждаете ли вы свою программу с руководством?
– Конечно.
– До или после эфира?
– В основном после. У нас есть эфир, который выходит на Дальний Восток, на "Дубль" (на других каналах называется "Орбитой"), и мы собираемся в середине дня в воскресенье посмотреть, что и как. До, естественно, я тоже обсуждаю. Прихожу с каким-то набором тем и советуюсь с руководителем "Вестей" Андреем Быстрицким и генеральным директором ВГТРК Олегом Добродеевым. "Вести недели" – и часть общевестевского процесса, и в то же время – как бы отдельная программа. Подобного рода воскресные итоговые программы в России принято считать информационными флагманами, а информационный флагман, я думаю, должен быть в непосредственном подчинении главнокомандующего военно-морскими силами. Если, условно говоря, степень либеральности или консерватизма, сказанного мною о чем-то, вызывает недовольство работодателя ли, прямых начальников ли, или зрителей – для меня это не проблема, тут я буду отстаивать свою позицию, и так уже не раз бывало. Как, например, с митингами и Бесланом.
– Это когда сообщение о штурме Беслана вышло на "России" с 40-минутной задержкой?
– Это не в моей программе. Мы открытым текстом сказали, что в такие минуты обществу нужна правда, в том числе и по поводу того, сколько на самом деле людей оказалось в заложниках. Чего я действительно боюсь – это ошибок фактических. К счастью, они бывают редко, но, к сожалению, – они случаются. Одна из таких ошибок случилась с месяц назад, когда я невнимательно прочел тассовку о том, какие единовременные выплаты стали полагаться военным. Забегая вперед, скажу в свое оправдание, что правильная информация из 5 тассовок была только в одной. Но у нас в эфире не было оговорки, что эти единовременные выплаты касались только Москвы, Московской области, Питера и Ленинградской области. Конечно, я представляю, какое количество, может быть даже миллионов, людей было из-за моей ошибки введено в заблуждение. Естественно, на следующий день "Вести" это дело отыграли, да и я в следующем выпуске к этому вернулся и все сказал уже правильно.
– Не кажется ли вам, что новостные и итоговые программы на разных каналах все более и более нивелируются?
– Мне бы тоже хотелось куда большего разнообразия в российском телеэфире, только, не дай Бог, не такого "разнообразия", как было в 90-е годы, когда каждый телеканал был политической партией. Вот это, я считаю, ни к чему. На каждом канале должны быть разные мнения, но так чтобы один канал "белый", а другой – "красный" – это неправильно. Это возможно в США, где каналы вроде "Фокс Ньюс" позиционируются в зависимости от владельцев, а вот в Европе такого нет. И в этом смысле я считаю, что пример для подражания – именно Европа. Однако, если сравнить нас с британцами, ирландцами, испанцами, немцами, мы с точки зрения зрелищности и подачи поинтереснее. Чем стабильнее страна, тем скучнее новостные выпуски.
– В одной из последних программ, говоря об Украине, Грузии, Молдавии, вы употребили словосочетание "проблемные страны". Проблемные для кого? Для власти?
– Они проблемные страны, но вовсе не в той интерпретации, в которой вы сказали. Не из-за того, что там люди не угодные Кремлю, а из-за того, что это страны, которые нам близки, но сейчас, к сожалению, уровень взаимопонимания довольно низкий. Вина, я считаю, лежит на обеих сторонах. Непонимание происходит и здесь и там. В отношениях со странами СНГ всем пора понять, что после развала Советского Союза прошло уже более 13 лет и это совсем не те страны, с которыми мы расставались в декабре 1991 года. Да, нас связывает общее имперское и советское прошлое, но сейчас надо учиться работать по-новому. И им, и нам.
– Вы бываете на круглых столах по имиджу России в СМИ и даже временами председательствуете на них. Как сейчас, на ваш взгляд, складывается ситуация с имиджем России?
– Ситуация с имиджем России в западных СМИ складывается безобразно. Можно, конечно, до бесконечности рассуждать о том, есть ли у нас, либеральная демократия или нет – у нас конечно же, не либеральная демократия – но, как человек приземленный, назову еще одну причину плохого имиджа. Это жуткая закрытость нашей страны. Российскую визу иностранцам получить сложнее, чем нам – шенгенскую. Я выступал с предложением через мидовцев о том, как необходимо либерализовать российский визовый режим, а воз и ныне там. Официальная позиция Москвы заключается в том, что мы ждем принципа взаимности. На мой взгляд – заблуждение. На самом деле за этим стоит жуткая косность всей государственной управленческой машины России. Или взять те же льготы. Обратите внимание, что в половине ситуаций до тех пор, пока нет прямого приказа президента, машина не начинает поворачиваться, поскольку не способна на самостоятельные действия. И, к сожалению, для решения даже мелочей необходимо личное вмешательство президента.
– Это наши старинные традиции. Царь не приказал – дело не делается. Менталитет такой.
– Менталитет – это одна проблема. Другая проблема заключается в том, что эта наша российская управленческая машина и в царские времена, и в советские, и в нынешние, безусловно воспроизводит себя и ей никакой контроль над собой не нравится.
– Вы выучили слова гимна, как просил вас Владимир Путин?
– Нет. Как-то они учатся трудно. Честно говоря, не могу запомнить логики. Их надо механически учить. Вот скажите мне, "Россия – священная наша держава, Россия – любимая наша страна" или наоборот? Держава должна быть любимой или священной? В общем, в целом знаю, но, честно говоря, в текст подглядывать надо.
– Стало быть, не выполнили поручение президента Российской Федерации...
– Выполнил в том смысле, что попытался выучить.