Они всегда ходили парой: сначала, когда еще ничто не угрожало НТВ Гусинского, Олег Добродеев лично передавал выкуп чеченским террористам, захватившим в плен журналистку канала Елену Масюк. Потом, не дождавшись "масок-шоу", Добродеев возглавил РТР, позвав репортера за собой и сделав Масюк своим советником. А на прошлой неделе Елена написала заявление об уходе, и Добродеев его подписал.
Невозможно бесконечно отправлять программы на полки
- До какого состояния вас надо было довести, чтобы вы предпочли уйти?
- Я не буду устраивать дискуссий с Олегом Борисовичем, я всегда очень уважала его, но когда Кремль становится важнее журналистских принципов, то это тяжелая ситуация. Невозможно бесконечно делать программы и отправлять их на полки. Это публицистика, скоропортящийся продукт, который нужно выдавать в эфир. Журналист должен видеть результат своей работы. У меня на день ухода лежали четыре большие программы, которые руководство канала не то что не пыталось поставить в эфир или обсудить, что следует вырезать, а что оставить - оно просто их не отсматривало. Было просто игнорирование и небрежение к работе журналиста.
- Первой ласточкой стал запрет на показ вашей работы "Иероглиф дружбы" о российско-китайских отношениях?
- Да, это и было началом того самого конца, который привел к тому, что я ушла. Ведь когда велась работа над "Иероглифом дружбы", Добродееву нравилось, что я делаю, он отсматривал все серии. А потом, после выборов в Государственную думу в декабре 2003 года, ситуация изменилась и в стране, и во взаимоотношениях с Кремлем - стали нужны другие программы. А меня обвинили во всех грехах. Знаете, наверное, мне надо было уйти тогда. Это единственное, за что я могу себя корить. Это было бы правильнее и менее мучительно, чем пытаться как-то урегулировать ситуацию. Но опять-таки я всегда с большим уважением относилась к Олегу Борисовичу и до конца не могла поверить во все, что случилось. Повторюсь, я не хочу дискутировать на эту тему - пусть каждый остается при своей точке зрения, но нельзя таким образом поступать с журналистами.
Не хочу обсуждать Добродеева, но люди, к сожалению, меняются
- Неужели дружба с Кремлем стала настолько важной, что он забыл о своих принципах?
- Не хочу обсуждать Добродеева - я не имею на это ни права, ни желания, но люди, к сожалению, меняются.
- Что стало последней каплей?
- То, что мне в течение трех месяцев не платили зарплату. Последняя запись в моей трудовой книжке датируется 31 декабря 2004 года, по
большому счету я уже четвертый месяц как безработная - тогда нас перевели из ВГТРК на "Россию", а там мне предложили эксклюзивный договор. Для других сотрудников он обычно размещается на полутора страницах, для меня же составили аж на четырех - в том договоре у меня было столько обязанностей, столько всего я была должна... А прав никаких. Единственное, что мне гарантировала компания за мою эксклюзивную работу - 2 тысячи рублей в месяц. Поскольку я тот договор не подписала и мы обсуждали возможности другого варианта, все это время заработную плату мне не платили, несмотря на то, что я продолжала работать.
- Знаете место, где будет лучше?
- Пока не попадешь куда-то, не увидишь все изнутри, никогда не будешь знать, что лучше. Но все равно все, что делается -к лучшему. Не всегда это сразу понимаешь... Оставаться в компании было уже просто невыносимо: ежедневные унижения терпеть стало невозможно. Я действительно долго терпела, пыталась поговорить с Добродеевым и выяснить ситуацию, но когда человек не хочет разговаривать, когда я не могу в течение полугода сдать ему программу, а у него в течение полугода нет времени ее посмотреть, все понятно. Поэтому я сделала совершенно правильно, что ушла, у меня нет ни доли сомнения в правильности моего поступка.
- Статуэтка "ТЭФИ" за "Иероглиф дружбы" стала для вас компенсацией за непоказ фильма телеканалом?
- Конечно, было бы крайне обидно, если бы мы не получили "ТЭФИ" за такой тяжелый во всех отношениях проект. И опять-таки для руководства тот факт, что за программу, которую они запретили к показу, мне дали высшую телевизионную награду, стал еще одним поводом для недовольства.
Руководству удобнее с теми, кого можно прогибать
- Вы сейчас не можете не думать, что делать дальше. Что в планах?
- Вообще, телевизионный мир настолько узок, что предложений очень мало... А если тележурналист имеет свою позицию, найти работу ему еще сложнее. Каналов мало, почти все они подчинены государству, и я не думаю, что кто-нибудь пригласит меня на работу. Политика государства на телевидении известна: не давать острых программ, журналистские расследования - только агитки и развлекухи. Конечно, я
совсем не хочу бросать свою профессию, но пока не знаю, что буду делать.
- Находите что-то общее между теми обстоятельствами, при которых ушел Парфенов, и вашим положением?
- Думаю, что поводы разные, а причина-то, конечно, одна. Журналисты, которые выражают свою точку зрения и не идут на сделку с совестью, не нужны. Удобнее с теми, кого можно прогибать и кому можно диктовать свои условия.
- По-вашему, сейчас давление на СМИ достигло высшей точки? Раньше ведь у вас не было мыслей оставить профессию?
- Последние полгода действительно очень сложная ситуация. Я все время как-то верила и надеялась, что те программы, которые сейчас лежат, поставят в эфир: не такие уж они острые. Но все это накопилось, и стало понятно, что никогда при той ситуации, которая сейчас сложилась на государственном российском телевидении, эти программы не выйдут. Как не выйдут сюжеты и тех журналистов, которые снимут
проблемные программы о том, например, что сделала монетизация льгот с людьми, о том, что происходит в Башкирии. То, что раньше было бы номером один в новостях - этого ничего нет, власть делает вид, что в стране все хорошо, и считает, что лучше не рассказывать людям ни о чем плохом. Показывать бесконечно тупые сериалы считается лучшим вариантом. Но ведь люди видят, что реально происходит, так что подобная политика - это тупиковый путь.