Воспоминания знаменитых известинцев.
В "Известия" я пришла в 1968 г. совсем не новичком. Успела поработать в томской областной газете "Красное знамя", затем в "Советской России" - детище хрущевской "оттепели", откуда увел меня Егор Яковлев в журнал "Журналист", взращенный им на останках скучнейшей "Советской печати". К тому времени "Советская Россия" потеряла свой "оттепельный" характер, но все здесь было знакомо и понятно, даже непонятное, да и должность спецкора при секретариате - мечта любого пишущего газетчика - привязывала к "Савраске". Но работать с Егором Владимировичем всегда было необычайно интересно. "Жаль только, жить в эту пору прекрасную" пришлось недолго: Егора с треском (на секретариате ЦК) сняли за идеологические ошибки, и весь коллектив "Журналиста" ушел вслед за ним на улицу.
Побыв недолго безработной, оказалась в "Известиях" - литсотрудником отдела писем. Взять меня на эту нулевую в газетной иерархии должность уговорил редактора отдела тот же Яковлев. Отдел писем имел одно несомненное достоинство - здесь бил неиссякаемый источник сюжетов. Почти каждый очерк Анатолия Аграновского или Нины Александровой - бессмертных известинских спецкоров - начинался отсюда, от выловленного из общего потока редакционной почты письма. Но вот дело психиатра профессора Бориневича пришло ко мне из отдела морали и права. К тому времени я уже успела побывать и автором "нашумевших гранок" - материала, усохшего в столах секретариата, а затем все-таки опубликованного по решению главного редактора Л.Н. Толкунова, и автором нескольких проблемных очерков. Видимо, по этой причине завотделом морали и права предложил мне заняться конфликтом профессора Бориневича. Тщательное предварительное расследование уже провела юрист отдела Елена Дмитриевна Розанова.
Бориневич раскритиковал диссертацию сотрудницы своей психиатрической клиники. На его несчастье, соискательница ученой степени была еще и секретарем парткома. Надо принять во внимание, что советская психиатрия в те годы часто использовалась как репрессивный инструмент, и поэтому партийные органы за ней доброжелательно следили. В результате, использовав подметное письмо, Бориневича исключили из партии. Тогда за этим следовало увольнение с должности. Мы с Розановой прошли по всем ступеням и наконец обратились за справедливостью в Комиссию партийного контроля (КПК) при ЦК КПСС.
Объемистое письмо, превосходившее по размерам любой газетный очерк, содержало убедительную аргументацию. Через некоторое время меня вызвала инспектор КПК - величественная дама по фамилии Киценко. Называла меня "деточка" (мы как раз ждали внука) и уговаривала забрать письмо, написав заявление, что я "попала под влияние беспартийной Розановой". Вызывала она меня несколько раз и то лаской, то таской заставляла отказаться от письма. Видимо, очень оно ей мешало. Наконец, назвав незрелым членом партии, Киценко отправила меня дозревать и писать объяснительную записку на имя председателя КПК Пельше, почему я взялась за дело Бориневича.
В редакции два начальника - и тот, что предложил написать материал, и тот, у кого в отделе я стояла на довольствии, переволновались. Первый пожалел, что привлек меня к этому делу, а второй пожелтел и стал разговаривать шепотом. Искренне его жалея, я не нашла ничего лучшего, как выдать ему справку, что заниматься делом профессора Бориневича он мне не поручал. И тотчас пожалела о своей бестактности, когда завотделом, пригласив в свой кабинет, с горечью сказал: "Оказывается, вы меня считаете не только дураком, но и негодяем". Но справку все-таки в стол спрятал.
Несколько раз я принималась писать объяснительную, но ничего не получалось. Отправилась за советом к отцу. Он спросил, почему я ввязалась в это дело. Ответила. "Ну, вот так и напиши". Царственная товарищ Киценко, прочитав поданную ей бумагу, даже подпрыгнула от негодования, посулив мне исключение и волчий билет. Объяснительная состояла из одного предложения: "Взялась за дело профессора Бориневича, считая это своим долгом журналиста". Секретарь парткома Борис Иванович Илёшин, прочитав копию объяснительной, вздохнул с облегчением и посоветовал выбросить Киценко из головы. Вот таким был мой самый короткий, правда, неопубликованный материал для "Известий".
Бориневича из партии не исключили, следовательно, работу он не потерял. Правда, и пожил потом недолго.