В годы перестройки и "нового мышления" мне довелось освещать советско-американские встречи на высшем уровне, начиная с Женевской, в ноябре 1985 г., где Горбачев вначале узрел в Рейгане "динозавра", а затем "человека, с которым можно иметь дело".
Прошло 5 лет, рухнула Берлинская стена, "бархатная революция" увела Прагу из зоны нашего влияния. Крах советской внешней империи. Горбачев заканчивает седьмой советско-американский саммит.
3 июня 1990 г., 10 утра. Белый дом, Восточная комната. За старомодным полированным столом два президента. Справа от стола, осененного звездно-полосатым и серпасто-молоткастым стягами, Раиса Горбачева и Барбара Буш, госсекретарь США Бейкер и министр иностранных дел СССР Шеварднадзе... Пресс-конференция. Краткое заявление: визит успешный, новые договоренности по обычным, химическим и ядерным вооружениям, расхождения в вопросе объединения Германии вскоре преодолеют: советская сторона вот-вот снимет возражения против вступления объединенной Германии в НАТО... И традиционный пинг-понг: вопрос-ответ... Я тоже тяну руку.
Раньше вопросы заранее раздавались, ответы готовились. Гласность дала свободу, но... нелегко возникнуть перед главными мировыми лидерами и телеаудиторией двух сверхдержав с вопросом из тех, что у всех на уме, а задавать здесь неприлично. У меня припасен именно такой вопрос. Была не была. Решаюсь: нет вопроса важнее. Он являл собой не дипломатию на высшем уровне, а пугающую развилку нашей отечественной истории. Из опубликованной стенограммы: "Михаил Сергеевич, ваши отношения с президентом Бушем работают, и перестройка хорошо обеспечена извне, но даже здесь нас всех волнуют внутренние вопросы, положение дома. Как, по вашему мнению, будут складываться ваши отношения с Ельциным? Предложите ли вы друг другу, так сказать, оливковую ветвь мира?"
Поясню. Когда Горбачев держал путь в Вашингтон, Ельцин вопреки его открытому противодействию был избран председателем Верховного Совета РСФСР. Тем, кто нутром чувствовал развитие ситуации в СССР, стало ясно: на смену соперничеству с США приходит противоестественное, но становящееся фактом государственной жизни соперничество СССР и России, Горбачева и Ельцина. Эй-би-си назвала этот вопрос "поразительным примером новой советской открытости", а "Нью-Йорк таймс" - "самым показательным моментом" для Горбачева, "пригоршней холодной воды от некогда предсказуемой советской прессы". Горбачев, чувствовалось, был задет, но не уклонился от ответа: "Думаю, вы не лучшее место избрали для выяснения наших внутренних проблем. Но се ля ви. Он сказал, что на съезде Верховного Совета РСФСР была "тупиковая ситуация", и Ельцин победил в третьем туре, "получив лишь несколько голосов сверх нужного количества", что Ельцин "по фундаментальным вопросам изменил позицию", но непонятно, последует ли "возврат к тому, чем Ельцин занимался в последние годы": "к деструктивной, в значительной мере разрушительной работе". Конец горбачевского ответа: "Жизнь поставит все на свои места... Очень скоро будет ясно, какие цели преследует товарищ Ельцин". Это бесспорно: история уже поставила на свои места и Горбачева, и Ельцина.
После пресс-конференции Горбачев полетел в Миннеаполис и Сан-Франциско. В провинции его приветствовали деловой мир и рядовые американцы. Затем предполагался прыжок через Тихий океан до Петропавловска-Камчатского. И далее в Москву - через весь Союз. Эту кругосветку отменили, чтобы избежать встреч с озлобленными и, увы, проельцински настроенными людьми, которые нахлебались экономического хаоса перестройки и риторики ее архитектора...
Итак, июнь 90-го. Буш, Горбачев и тень Ельцина над советско-американскими отношениями. Горбачев не знал, что это его последний официальный визит в США. Буш не знал, что через год едва успеет нанести ответный визит Горбачеву - за три недели до путча. О возможности путча не догадывались и будущие путчисты. И я не мог знать, что летним вечером 1991 года, проходя по Красной площади после дружеского застолья, буду поражен, узрев два государственных флага за кремлевской стеной, на соседних зданиях: российский триколор и советский красный. Два флага - два медведя в одной берлоге. Страшный, пронзительный, неотвратимый образ распада Отечества.