Медиановости

24 июля 2006 14:20

"Читающая публика – это инвалиды"

Знаменитые когда-то "толстые" журналы сейчас не заметны на медиарынке. О том, должен ли литературный журнал быть прибыльным и может ли "серьезная" литература существовать в условиях рынка, "Газете.Ru" рассказал главный редактор журнала "Знамя" Сергей Чупринин.

Журналу "Знамя" в этом году исполняется 75 лет. Мало какие издания могут прожить так долго. Раскройте секрет долголетия.

– Правы те, кто реагирует на эту дату репликой "Так долго не живут". И это правда, потому что настоящая живая жизнь всякой культурной институции – а литературный журнал здесь не исключение – гораздо короче. Но так сложилось исторически, что литературные журналы в России живут долго. Это происходит только потому, что не возникает новых культурных институций, которые замещали бы нашу нишу.

Наше долголетие обеспечивается тем, что у журнала было несколько жизней за это время.

Первая: журнал "Знамя" открылся как издание для военных читателей и писателей, в послевоенные годы мы превратились в ежемесячник официальной культуры. "Знамя" тогда было самым официальным журналом из всех существовавших. В нем печаталось военное, КГБшное, писательское начальство. Журнал был респектабелен, солиден и, на мой взгляд, неимоверно скучен. Впрочем, это не мешало редакторам печатать в журнале и интересные вещи. Например, весь 1941 год в "Знамени" печатался роман Юрия Тынянова "Пушкин". А в 1954 году именно "Знамя" напечатало стихи из романа Бориса Пастернака "Доктор Живаго". Редакторы, естественно, не знали, что это за роман. Но это все было случайностью.

Вторая жизнь началась в 1986 году, и наш юбилей мы считаем двойным: 75 лет журналу "Знамя" и 20 лет новому журналу "Знамя". В России в 1986 году начались Гласность и Перестройка, и в журнал пришел новый главный редактор Григорий Бакланов – писатель фронтового поколения, который сделал журнал таким, какой он сейчас. Тогда журнал стал, как тогда выражались, "флагманом перестройки".

В то время толстые литературные журналы читали вовсе не из-за литературы.

Все остальные СМИ на тот момент радикально отставали от литературных журналов – именно с нас начался процесс преобразования медийного пространства. Это очевидно хотя бы потому, что тогда Михаил Сергеевич Горбачев дважды в год встречался именно с редакторами литературных журналов.

Сейчас Путин встречается с телевизионщиками...

– Именно, а Ельцин – с главными редакторами газет. Но в конце восьмидесятых толстые литературные журналы выполняли роль "гувернера" общества: к нам приезжали молодые провинциальные авторы и журналисты, чтобы понять, что уже можно, а о чем пока следует помолчать. С другой стороны, мы выполняли роль протопартии и протопарламента. Причем у нас было даже фиксированное членство в партии, которое отражали наши подписные квитанции. Журналом зачитывались. Все тогда сделали выводы, что "Россия – самая читающая в мире страна".

А разве это не было так хотя бы в тот момент?

– Я помню номер "Нового мира", в котором был "Котлован" Андрея Платонова. Это был самый зачитанный номер, но не из-за "Котлована", а потому что там была статья экономиста Николая Шмелева, которая поясняла, почему Россия такая убогая. И именно по таким причинам тиражи на тот момент были фантастические.

У нашего журнала был тираж около миллиона экземпляров, у "Дружбы народов" под "Детей Арбата" Рыбакова был тираж почти 2,5 миллиона.

Действительно фантастика. Что же случилось?

– Все это закончилось в 1991 году. В 1992 начался спад тиражей, который стремительно шел все эти 15 лет. И выяснилось, что литература в нашей стране мало кому нужна, особенно современная русская литература. Поэтому тираж журнала "Знамя" сегодня – 4,5 тысячи экземпляров. Что означает снижение тиража, подписчиков и влияния более чем в 200 раз. В такой же примерно пропорции сократились тиражи других литературных журналов. Сложилось впечатление, что толстые литературные журналы, занесенные в Россию Екатериной Великой, должны исчезнуть.

Однако примерно в такой же пропорции - в сто-двести раз - сократились тиражи книг современных русских писателей.

Перечень имен широкий, а тиражи крохотные. В советские годы для книжки прозы стартовый тираж был 30 тысяч экземпляров, обычный тираж был 100-300 тысяч. Сейчас таких тиражей почти не бывает – нормальный тираж художественной книги составляет 3 тысячи экземпляров, 10 тысяч – это уже большой успех для писателя. Примерно столько же человек в стране ходит на концерты камерной музыки, например.

Ну все-таки читать любит больше людей, чем слушать классику.

– На самом деле, литература – явление демократическое. Большинство качественных писателей обращаются к городу и миру. А вот по потреблению чтение – занятие элитарное. То есть читатель должен обладать некими особыми потребностями, чтобы читать серьезную литературу. Или должна быть привычка. Те же параметры, собственно, нужны и для восприятия классической музыки. А привычка читать толстые журналы закончилась, когда в момент финансового кризиса читатели просто не смогли себе позволить подписаться. И привычка тут же исчезла. Так же, как пропала привычка подписывать открытки для друзей, близких, просто соседей. А ведь это была вековая традиция, которая в 1992 году исчезла.

Но если литературные журналы были одним из лидеров медийного пространства во времена перестройки, как они могли так стремительно потерять свои позиции?

– В 90-е годы мы ушли из информационного пространства, потому что с выходом раз в месяц мы уже не могли никого и ни о чем информировать. Стали неинтересны крупные аналитические материалы, которые мы печатали. Кроме того, мы предлагали читателям не информацию, а литературные произведения, литературоведческие исследования, публицистику.

И сами мы позиционируем себя скорее в ряду с учреждениями культуры - театрами, музеями, консерваториями, заповедниками - чем с еженедельниками, газетами и уж тем более телевидением.

Скорость распространения информации увеличилась за 90-е годы многократно, и мы ушли от сиюминутной информации. И потом у читающего сословия в 80-е–первой половине 90-х годов была потребность в самоопределении. Поэтому востребован был такой жанр как "большая мудрая статья". Но к середине 90-х все определились. А те, кто не определился, в этом не испытывает потребности. Эстетика перестала быть мерилом. Поэтому мы и оказались на периферии медийной среды.

И все-таки сейчас интерес к литературе постепенно возвращается. Это обнадеживает издателей литературных журналов?

– Ситуация складывалась так, что читатели были поставлены перед выбором читать западную литературу или современную русскую. И в этой конкурентной борьбе победила иностранная литература. Этому есть очень простое объяснение. Качественные российские авторы так или иначе сориентированы на каноны высокой словесности, классики. Реализовывается это в той степени, на которую у писателя хватает таланта, умения, дарования. А современная западная литература в массе своей, которая имеет успех в России, радикальным образом изменилась. Появился новый тип литературы, к которому публика была непривычна. То, что пишут Бегбедер, Уэльбек и другие авторы, это не Гессе, не Фолкнер и даже не Хэмингуэй по уровню требования к читателю. Это литература среднего класса: качественно выполненная литература, не требующая от читателя особенных усилий. Общий критерий этой литературы выражен одним из читателей: "Нам надо чтобы цепляло, но не грузило". А этого практически не было в нашей литературе, и потому публика предпочла западную. И хотя у нас тоже стали появляться подобные произведения, это не меняет ситуацию для толстых литературных журналов.

Почему же?

– Да потому что толстые журналы – это резервация качественной литературы, сориентированной на классический канон. А на рынке побеждает другая литература. Да и сами авторы не испытывают зачастую потребности в разговоре с аудиторией толстых литературных журналов.

При такой грустной ситуации не совсем понятно, почему "Знамя" и другие журналы выживают. На что вы живете?

– Журналы должны были бы закрыться трижды. Первый раз – в 1993 году, когда мы ушли из розницы и уже в нее не вернулись. Мы жили на деньги подписчиков, которые приходили дважды в год и авансом. При гиперинфляции наши деньги обесценивались. Тогда главный редактор "Знамени" Григорий Яковлевич Бакланов покидал свой пост, но позаботился о нашей дальнейшей судьбе. Он объяснил Джорджу Соросу, который как раз тогда пришел в Россию, что надо бы поддержать и бедного читателя, и библиотеки, и умирающие литературные журналы. И была введена программа библиотечной подписки на наши журналы, длилась она семь лет. Но тиражи постепенно сокращались, потому что фонд Сороса закупал все меньше экземпляров. Второй раз мы должны были погибнуть в августе 1998 года во время дефолта. Именно в августе мы уже собрали деньги у подписчиков. А, соответственно, уже в следующем январе нам не на что было выпускать журнал.

Нас спасло только то, что фонд Сороса, выступавший коллективным подписчиком, в договорах указал суммы не в рублях, а в эквиваленте доллару.

А в третий раз паника была в начале 2000-х годов, когда правительство Москвы решило убрать льготы по аренде офисной площади для СМИ. В нашем случае это означало увеличение аренды в 13 раз. Мы бы просто закрылись. Но Лужков в это время шел на очередные выборы, он накричал на чиновников, которые ссорят его с интеллигенцией, и все обошлось.

Но фонд Сороса уже ушел из России.

– Когда Сорос уходил, Министерство культуры и Министерство печати согласились сыграть роль коллективного Сороса. Из этого ничего не вышло, потому что уже в первый год их поддержка стремительно уменьшалась. Сейчас журнал "Знамя", как и все другие литературные журналы, существует на деньги подписчиков, Министерство культуры закупает часть тиража для российских библиотек (около трехсот экземпляров), а Минпечати оказывает нам дотацию на приобретение части бумаги и покрытие затрат с типографией.

Эти дотации нам выделяют как журналу социально значимого характера, как и изданиям для слепых, немых и других инвалидов.

То есть в нашей стране читающая публика - инвалиды.

– Именно. Поэтому живем мы бедно. Разумеется, мы печатаемся на скверной бумаге, платим маленькие гонорары и ничтожную зарплату для сотрудников. А все наши дополнительные проекты спонсируются отдельно.

Но сегодня литературный процесс тоже принимает рыночные черты. Писатели презентуют не книги, а целые проекты. Гонорарные фонды на литературных премиях достигают нескольких миллионов рублей. Почему же не стали богаче литературные журналы?

– Литература, которую называют серьезной, качественной, высокой, и толстые литературные журналы, как естественное пространство ее проживания, живут в стратегии сопротивления рынку. В стратегии противодействия превращению литературы в бизнес. Поэтому мы чувствуем себя чужими на этом бизнес-пространестве. И постоянно воспроизводится ситуация "Вишневого сада". Литература менеджеров и топ-менеджеров – Лопахины. Стучат уже топорами по деревьям, а мы пьем чай с вареньем и продолжаем прежние споры. Я не думаю, что все писатели готовы работать на целевые аудитории по маркетинговым планам.

Есть писатели, которые родились, чтобы сказать то, что они хотят сказать. Им почти все равно, будут ли они подхвачены рекламой.

И есть читатели, которые не обратят внимание на массированный пиар "Духless". А что касается прибыли, так мы уверены, что культурные учреждения не могут быть прибыльны по определению.