Медиановости

2 марта 2007 14:14

Неизбежность невозможного

Опять круглая дата - на сей раз 90-летие февральской революции 17-го года - стала полем ожесточенной битвы в СМИ между историей и мифологией. И опять же - с неясным исходом.

Общественность разразилась страстными дискуссиями о том, что знаменует этот 90-летний старец - Февраль? Национальный позор? Или порыв к свободе, подавленный "великим Октябрем"? Плод заговора русофобов? Или естественный и неуклонный ход событий, который лишь затем приобрел неконтролируемый характер?

Под занавес споров появились "Размышления над Февральской революцией" Александра Солженицына, писанные еще в 1983, но широко обнародованные только сегодня - "Российская газета" от 27-го февраля сего года.

"Размышления" писателя потому оказались актуальными, что они не только тревожат тени прошлого, но касаются острых углов настоящего, заглядывают в неопределенное и туманное будущее.

Современная публицистическая мифография настаивает, что дело не обошлось без заговора масонов и сговора западных держав. Так надо понимать высказывания некоторых политологов в ток-шоу "Судите сами" и фильм "Лев Троцкий. Тайна мировой революции". Последнее киносочинение, показанное на телеканале "Россия" в день Защитника Отечества, представляет собой что-то вроде нового издания "Протоколов сионских мудрецов". Расширенное и дополненное.

Если принять во внимание, сделанный до этого тем же творческим коллективом фильм "Кто заплатил Ленину?", то картина крушения Российской империи выглядит стройной и законченной. Иудушка Троцкий организовал Великий Февраль на деньги Америки и евреев. Иудушка Ленин при посредничестве Парвуса на средства Германского правительства и опять же евреев организовал Великий Октябрь.

К этим двум "иудушкам" легко прикнопить еще двух - Горбачева и Ельцина, агентов все той же жидо-масонской Закулисы. Вся мировая история - суть бесконечной войны мировой Антанты с российской цивилизацией. Такова мифологическая интерпретация всего того, что происходит с нами.

Историография держится той точки зрения, что все шло к краху без существенной посторонней помощи - и монархия была обречена в силу внутренних причин, и свобода, нечаянно упавшая на шестую часть мира весной 17-го, не могла не излиться кровавой лавой, которая затем окаменела десятилетиями рабства. В 91-м Союз Нерушимый рассыпался в прах, который, бог знает, какой революцией обернется... Которая, в свою очередь, бог ведает, какой несвободой извернется...

Получается, что история России - сказка про белого бычка?..

Солженицынские "Размышления" наводят на ту же мысль. Но для начала он развенчивает все мифы и легенды о Феврале и февралистах.

Надо заметить, что в школьных учебниках советской поры Февраль был практически белым пятном, пропущенной страницей.

Пропущенной потому, что фактически она слиплась с той, что повествовала об Октябре. Для советских школьников весь семнадцатый год был Октябрем. Только жестокий самодержец отрекся, как в Зимний вселился карикатурный Керенский, и тут по нему дала залп "Аврора". Временный Керенский, переодевшись в женское платье бежал, а вечно живой Ленин уверенной походкой вышел на сцену Смольного под аплодисменты рабочих, крестьян и солдатских депутатов.

Собственно и в киномифологии не нашлось места для февральской революции. По крайней мере, я не могу припомнить ни одного фильма ей специально посвященного. "Броненосец "Потемкин" - дань революции 1905-го года. Далее "Октябрь", "Ленин в Октябре". Трилогия о Максиме тоже перепрыгнула через "мелко-буржуазную революцию". Потому для масс она вообще нечто не материальное и не реальное. Так... пустота. Потому солженицынские концептуально-психологические характеристики деятелей того времени по обе стороны баррикады впечатляют и впечатываются в сознание.

Все, что касается внешних враждебных сил, их участия в свержении самодержавия, то автор "Красного колеса" пишет, что их лучше недооценивать, чем переоценивать. Поскольку для него, исследовавшего это событие вдоль и поперек, очевидно: все было сделано своими руками, вал саморазрушения покатился сам собой.

Но как раз с этим обстоятельством в тексте Солженицына и связано одно фундаментальное противоречие. Когда он излагает фабулу цепочки событий, предшествующих крушению монархии, то кажется, как мало надо было сделать, чтобы его предотвратить. Довольно было царю не уехать из Царского Села. Или не отъехать из Ставки в семью. Или, если поехал, то пошли с дороги "грозную телеграмму по всем железным дорогам". Нехватка хлеба в Петрограде была не такой уж и катастрофической. Телефонную связь следовало бы взять под жесткий контроль. Железную дорогу из Москвы в Петроград перекрыть. Там чуть больше твердости, здесь чуть больше уверенности... Меры не сложные, не невозможные. К тому же сами революционеры не представляли собой сколько-нибудь серьезную солидарную политическую силу.

С другой стороны, Александр Исаевич неумолимо показывает внутреннюю логику Февраля с последовавшим за ним Октябрем. По вероятности, в нем столкнулись тщательный фактолог и ищущий мыслитель. Примирить их точки зрения, снять противоречие меж ними мог бы только Солженицын-художник, отважившийся бы написать эпопею "Революция и мир".

Первая мировая война, по Солженицыну, была серьезной предпосылкой революции, но не самой существенной. Более сущностной причиной стала та дрема, в которой пребывало монархическое тело России. Монархия "потекла самым губительным путем: при крайне ненавистном ожесточении общества - и не давить, и не разрешать, но лежать поперек косным препятствием". К этому автор добавляет запущенный антагонизм образованного класса с властью, слабость Церкви, которая могла бы удержать страну на краю пропасти, но не удержала.

Наконец, самая главная и объемная первопричина, которую называет автор "Размышлений", это оставленность России Богом в наказание за то, что она его оставила.

Ту же причину он видит и в том, что происходило со всей цивилизацией в ХХ веке. Только по воле случая Февраль накрыл Россию. "Теперь мы видим, что весь ХХ век есть растянутая на мир та же революция". А "развязка для Запада еще впереди".

Что же касается Октября, который так неожиданно и вероломно напал на Россию, то тут уместно привести соображение участника тех событий Виктора Шкловского о массах, пошедших за "иудушками" Лениным и Троцким: "Они уходили в большевизм так, как человек прячется от жизни в какой-нибудь психоз".

***

Сам текст Александра Солженицына таков, что одни его фрагменты могли бы взять на вооружение либералы, другие националисты, а целиком - ни те, ни другие. Первые никогда не смогут простить ему критику Запада; вторые - нежелание признать за Россией мессианской роли. И потому те и другие, я думаю, постараются его вежливо не заметить.

Но не заметить коллизии трудно. В ХIХ веке о неизбежности невозможного, то есть о социальной революции, писал Достоевский. Теперь о том же самом на новом историческом витке, с высоты нового исторического опыта повторил Солженицын.

Услышим ли? Поймем ли? Сможем ли ответить на этот вызов и не уйти снова в какой-нибудь психоз?