Оправдательным приговором всем четырем подсудимым завершился в минувшую пятницу процесс по делу об убийстве обозревателя "Новой газеты" Анны Политковской. Судья вынес приговор в соответствии с единодушным решением присяжных. Корреспондент "НИ" встретилась с дочерью погибшей журналистки Верой Политковской и спросила ее о том, как она относится к вынесенному вердикту.
– Вы оказались в суде впервые. Какими были ваши впечатления? Что вас поразило или удивило?
– Конечно, вначале я вообще не могла понять, что происходит в суде. Мы с братом просто не знали, как себя вести. Хорошо, что наши адвокаты нам объясняли. Уже потом, когда я попривыкла и стала слушать, что происходит, меня иногда удивляло поведение господина Мусаева (адвокат Джабраила Махмудова, обвиняемого в соучастии в убийстве Политковской. – "НИ"). Конечно, как адвокат он, наверное, профессионал и виртуозно выполняет свою работу. Но некоторые слова, которые он говорил, меня удивляли. Я, как человек, который в первый раз оказался в суде, считала, что здесь все будет по-честному. Мы с братом туда пришли, чтобы говорить всю правду. И того же мы ждали от других участников процесса. Поэтому меня поражало, как адвокат Мусаев иногда передергивал факты. Я понимаю, зачем он это делал. Он выступал на стороне защиты, и ему нужно было выгородить своего подопечного. Но у меня это его нечестное поведение вызывало негодование, и я себя сдерживала, потому что мне иногда хотелось встать и сказать присяжным: "Не забывайте, этот человек получает за свою работу деньги. И каждое его красное словцо проплачено".
– Разве вы могли в этом процессе оставаться беспристрастной?
– Нет, конечно.
– А вы старались?
– Для меня презумпция невиновности является очень важной частью судебного процесса. Я прекрасно понимаю: пока вина не доказана, значит, человек невиновен. Но после того как мы прочитали материалы дела, у нас создалось убеждение, что эти люди так или иначе причастны к убийству мамы. Это впечатление не изменилось ни в ходе процесса, ни после вердикта присяжных.
– Вы с большим вниманием читали материалы дела. Ваши адвокаты не раз заявляли, что вашей задачей было выяснить истину, а не то, чтобы посадили "назначенных" убийц. Так ведь?
– Да и еще раз да! Я согласна со словами Каринны Москаленко, когда она говорила во время прений: "Я не представляю, что бы сказала Анна Политковская, если бы узнала, что за это преступление посадили невиновных". Это вообще ужас! Для мамы это было бы невозможно! Когда начался процесс, мне хотелось поверить, что подсудимые невиновны, потому что, с одной стороны, когда я прочитала дело, я поняла, что они причастны, но с другой – доказательств их вины в деле было мало. В процессе, когда представляли детализации телефонных переговоров (которые, по версии следствия, подтверждали вину подсудимых. – "НИ"), я думала: раз детализации вызывают много вопросов, может быть, они – неправильные. А может, и правильные. То есть я все время переходила из одного состояния в другое.
– Когда вы говорите о причастности, как вы для себя определяете степень вины бывших подсудимых в убийстве?
– Я думаю, что, скорее всего, эти люди (речь идет о братьях Махмудовых. – "НИ") не знали о том, что готовится именно убийство Анны Политковской. Тем не менее они знали, что готовится что-то незаконное, криминальное. И нельзя сказать, что их использовали втемную. Правда? Тогда получается, что их использовали вполутемную? Я не знаю, какую конкретно роль они выполняли. Не знаю, насколько они были осведомлены. Соответственно степень вины будет зависеть от того, насколько они осведомлены. Если бы они знали, на что идут, это одно. А если каждому из них просто сказали: "Встань на этом месте и стой два часа, пока я тебе не скажу: "уходи", то это другое...
– Кроме братьев Махмудовых, на скамье подсудимых было еще два человека – бывший сотрудник УБОП Сергей Хаджикурбанов и подполковник ФСБ Павел Рягузов, ранее проходивший по делу, но впоследствии из него выведенный. Им обоим вменяли в вину еще одно преступление – нападение на предпринимателя Эдуарда Поникарова. Обвинение считало, что они виновны в превышении должностных полномочий и в вымогательстве. Почему же присяжные оправдали их по этому эпизоду?
– По второму эпизоду мы не являемся потерпевшими. Потерпевший здесь Эдуард Поникаров, которого избивали. Я изначально не поняла, почему следствие передало в суд два эпизода (по убийству Политковской и нападению на Поникарова. – "НИ"), объединив их в одно целое. Но юристы мне объяснили, что это нормальная практика. И у меня соответственно не было ощущения, что мы должны были рьяно участвовать в обсуждении этого преступления. Позиция была в том, что мы не рвем на себе рубаху по этому вопросу. Понятно, что Хаджикурбанов и Рягузов имеют отношение к этому делу, но потерпевшими являемся не мы. И мы не должны были отстаивать интересы Поникарова, так же, как и он не должен был отстаивать наши.
– Кто же все-таки, по-вашему, несет ответственность за то, что присяжные вынесли оправдательный вердикт?
– Гособвинение. Прокуратура, которая не сумела доказать причастность подсудимых. Хотя мне представляется, что присяжные не такие глупые люди и, наблюдая за ними на суде, я понимала, что они не просто сидят и слушают, а потом идут домой и смотрят сериалы. Я думаю, что можно было бы назвать топорной их работу, если бы они вынесли обвинительный вердикт. По всей видимости, они в деле разбирались серьезно. Они поняли, что прокуратура собрала мало доказательств. И вот вам вердикт.
– Если бы вы были присяжной в таком деле, и это не касалось вас лично, оправдали бы вы подсудимых?
– В этом случае я бы тоже была за то, чтобы их оправдать. В принципе я согласна с адвокатом Мусаевым, который говорил, что если эти люди виновны, то пусть прокуратура еще поработает, еще соберет доказательства и отправит дело в суд. И тогда эти люди снова предстанут перед судом. И если доказательств будет достаточно, то они будут осуждены.
– Как вы думаете, бывшие подсудимые снова окажутся за решеткой?
– На этот вопрос трудно ответить. Прокуратура уже заявила, что обжалует вердикт. И если приговор отменят, и к тому моменту, когда новый процесс начнется, эти люди еще будут в этой стране в зоне досягаемости, то не исключено, что они окажутся за решеткой. Мне кажется, что следствие должно сейчас заняться своей работой и расследовать дело по-настоящему.
– Отвлечемся от судебного процесса. Поговорим о вашей маме. Интересовались ли вы ее работой, читали ее статьи?
– После маминой смерти я стала гораздо больше интересоваться тем, чем она занималась. Конечно, она рассказывала какие-то вещи. Но сейчас я понимаю, что она далеко не все мне говорила. Получалось так, что в моем общении с мамой ее работа была совсем не главной темой.
– Почему так было? Она вас оберегала или просто четко разделяла работу и семью?
– Я не могу сказать, что у мамы было какое-то разделение: с девяти утра до шести вечера она пишет статьи, а потом занимается семьей. Все было как раз иначе. По-моему, когда была такая возможность, мама работала круглосуточно. Но мы не так много говорили о ее работе, просто потому что так получалось: круговорот жизни, какие-то проблемы...
– Когда умирают близкие люди, всегда остается ощущение, что ты не успел задать им какие-то важные вопросы. О чем бы вам хотелось спросить маму? Может быть, есть что-то в ее личности, что для вас так и осталось загадкой?
– Если говорить про вопросы, то мне сейчас было бы интересно понять, как в маме одновременно сосуществовали две такие различные стороны, которые, как мне кажется, чаще всего в одном человеке редко совмещаются. На суде и я, и Илья, и сестра мамы Елена Кудимова, мы говорили, что для мамы на первом месте стояла семья. И это действительно так. Об этом говорит то, как вела себя мама, когда что-то у нас случалось. Она бросала все, чем занималась. Бросала работу. Для нее в этот момент было не столь важно, сдается или не сдается номер в газете. Она занималась проблемами семьи. Но все же с такой же уверенностью можно сказать, что на первом месте у нее была работа. Работала она просто как лошадь. Для людей, которые маму не знали, а только читали ее статьи, мама – это женщина с характером, которая геройски ездила в Чечню. Я же, как и Илья, мы видели оборотную сторону этого. Это бесконечная усталость, невозможность отдохнуть, как отдыхают все нормальные люди, невозможность прийти в себя. Мама бросалась с места в карьер. Так было всегда.
– Она так любила свою работу или считала, что осуществляет какую-то важную миссию?
– Ее работа была, скорее, похожа на миссию. Она говорила: "Я делаю то, что не делает никто. Значит, если этого не буду делать я, то, кто это сделает?" Вот и весь ответ.
– Вы тоже занимаетесь журналистикой. Пишете о культуре и экологии. Привлекает ли вас такая журналистика, которой занималась ваша мама? Могли бы вы когда-нибудь обратиться к тем темам, на которые она писала?
– Я не могу сейчас ответить на этот вопрос. Пока я для себя этого еще не решила. Но я ничего не исключаю. Я считаю, что нужно ловить направление, на которое жизнь тебя ставит в данную минуту. Надо работать и жить в соответствии с той "струей жизни", в которой ты сейчас находишься. Сейчас я занимаюсь культурой и экологией, а что будет потом, куда меня заведет дальше, никто не знает.