Вслед за Кашпировским резко активизировался Жириновский. И тоже на ТВ.
К добру ли это?
Впрочем, может, все так совпало и просто случай, что такие люди почти одновременно просунулись в окно телеэкрана.
И, может, совершенно нечаянно вышло, что Владимир Вольфович два вечера подряд светился в эфире - сначала у Владимира Соловьева на программе "К барьеру!", а затем у Гордона - в "Гордон Кихоте".
Я и подумал, зачем торопиться выдавать случайность за закономерность. И тогда подумал о другом.
…То, что происходило на площадке у Соловьева, в порядке вещей.
Жириновский - это жанр, формат, явление природы. Можно сказать: метеоусловие. Для кого-то неприятное, а кому-то - в удовольствие.
Площадка была цирковым манежем, на котором куражился он - ВВЖ. Оппоненты злились и негодовали от невозможности перекричать его остро-патриотические выражения. Рефери Соловьев был счастлив: веселился, ерничал, перебегая с одной стороны баррикады на другую. Зрители радовались всему этому беспорядку и кидали свои интерактивные звонки в корзину скандалящего гражданина Жириновского.
Обыкновенно телеведущие стараются спровоцировать этого персонажа на какое-нибудь хулиганство в эфире во имя рейтинга.
Александр Гордон попробовал его гуманизировать.
Действовал современный Дон Кихот по рецептам выдающихся педагогов, надеясь расположить трудного переростка лаской, задобрить комплиментами, похвалами, поставить его в ряд не просто разумных людей, но людей выдающихся. С тем, чтобы тот растаял, расслабился, демобилизовался, а затем вчинить ему иск по части его невоспитанности, неполиткорректности, дурных манер, необдуманных поступков, нечаянной ксенофобии и всего прочего, что недостойно высокого положения ответственного политика. И, таким образом, побудить несдержанного немолодого человека к пересмотру своего поведения и своих взглядов.
Жириновский действительно в какой-то момент публичной аудиенции с Гордон Кихотом несколько подтаял, подразмяк, перестал кричать, начал благосклонно кивать интеллигентным собеседникам: да, мол, я такой, мол, извините, я пророк, не обижайтесь, но я умнейший человек, меня весь мир знает… В любой стороне планеты спроси: что такое Россия? Скажут: Жириновский. Добавят: Путин. Но это так, проформы ради. Все-таки, президентом был.
Дальше Иван Александрович Хлестаков стал жаловаться почти как Михаил Самуилович Паниковский: но я очень одинок, и мне любить некого, и меня никто не любит…
В этот момент могло показаться, что ему самого себя стало жалко. В этот момент показалось, что Владимир Вольфович - совсем другой человек.
Человек с ранимой душой, с оголенными нервами, никем непонятый и неоцененный, всеми оболганный и осмеянный.
Ему Гордон - руку помощи: присоединяйтесь к нам, интеллигентам, будьте как мы, интеллигенты, будьте лучше нас, интеллигентов! Будьте, наконец, доблестным Дон Кихотом! И просто - другим человеком.
…А он тот же самый!
Он не поддался на уговоры, на лесть, на ласки своих оппонентов; ему и в образе крикливого буяна, скверного мальчугана, политика-экстремала, страдающего приступами шовинизма, хорошо, уютно и, главное, сытно.
Он тут же и вернулся в него. В прежний образ.
***
Есть две истории. Они литературные и не имеют никакого отношения ни к Владимиру Вольфовичу, ни к Гордону, ни, тем более, к Соловьеву. Я даже не знаю, зачем я их здесь вспоминаю. Но уж так получилось…
Одна про то, как намучились профессор Преображенский и доктор Борменталь с умной дворнягой Шариком, уже после того, как он стал советским гражданином Шариковым.
До своего преображения (то есть очеловечивания) он был существом с большим практическим опытом и наблюдательным умом: знал топографию Москвы, многократно бывал бит, слыхал о том, что какое-то фирменное блюдо, изысканное на вкус, подается в ресторане "Бар", сведущ в нюансах классового расслоения общества и что-то ведал о садах Семирамиды.
С наружной стороны эксперимент ученых представлялся блестяще удавшимся: Шариков довольно быстро научился ходить на двух ногах, освоил грамоту, стал проявлять здоровый интерес к женщинам, увлекся перепиской Энгельса с Каутским, занял должность районного начальника очистки. И когда стало ясно, что перед искусственно произведенным "новым человеком" открывается заманчивая перспектива карьерного роста, Преображенский и Борменталь "родили" Шарикова обратно.
Ученые остались при том мнении, что им не повезло с гипофизом Клима Чугункина. Будь у них в руках гипофиз Спинозы, все бы вышло наилучшим образом.
Другая литературная история не столь драматична и болезненна.
Жила-была милая такса Каштанка. У хозяев, - столяра и мальчика Федюшки, - ей было хорошо. По вечерам они все трое развлекались следующим образом: давали Каштанке привязанный кусочек мяса, а затем его вытаскивали за веревочку.
Собачонка затем потерялась. Ее подобрала добрая душа - цирковой артист. И она попала в "ученое общество" домашней живности - гуся, кота и свиньи. Они все уже были цирковыми профессионалами с человеческими характерами, с душевными свойствами. И она, Каштанка, довольно быстро освоила эту профессию. И одушевилась - вспомним, как она тяжело переживала кончину Гуся Ивана Ивановича. Ей было хорошо "в ученом обществе". Ей было радостно выступать в цирке. Но и этот "курс очеловечения" не дал положительного результата: при первом же "зове" прежнего уклада бытия, Каштанка бросила ученую компанию, своего учителя, свое призвание и побежала за столяром и его сыном Федюшкой.
…Они - Каштанка и Шарик - могли бы встретиться в цирке. Каштанка (она же - Тетка) там работала в качестве артистки. А Шарик (он же Шариков) любил захаживать туда зрителем. Он вообще считал цирк важнейшим из искусств.
Но, все-таки, они повстречались. Обе дворняги вернулись к исходному положению.
Тупиковой оказалась гуманизация Шарика посредством революции. И неудачей кончилась попытка эволюционным манером очеловечить Каштанку.
***
Процесс очеловечения живого существа, как показывает художественная практика, чрезвычайно затруднителен.
Почему Шариков оказался столь неприемлемым для профессора Преображенского? Потому, вероятно, что классовое самосознание его подопытного (проклятый гипофиз) объявилось в человеке раньше его же нормальных душевных инстинктов и этических рефлексов.
Почему у Гордон Кихота обнаружилось столько проблем с перевоспитанием и преобразованием Жириновского? Потому что Владимир Вольфович родился сразу национал-патриотом, а уж потом, возможно, станет человеком.
Такая вот инверсия. Не одному Жириновскому свойственная.
***
Есть и еще одна литературная аллегория на заданную тему. Это история очеловечивания саламандры, изложенная Карелом Чапеком в романе "Война с Саламандрами". Но она совсем пессимистическая. Кто читал, тот содрогнется, припомнив ее. Кто не читал, тому и не советую ее читать.