Статус ученого и медиаперсоны — "вещи несовместные"? О том, почему стремительно скудеют ряды медийных интеллектуалов, Лениздат.Ру рассказал философ и публицист Александр Секацкий. После презентации новой книги "Изыскания", гость программ "Школа злословия" и "Гордон Кихот" побеседовал с корреспондентом портала о магии телевидения и интеллектуальных медиаиграх.
— Можно ли сегодня считать медиасреду площадкой для адекватного отображения мнений интеллектуального сообщества?
— Для так называемой высокой культуры медиасреда всегда была параллельным миром. Носители интеллектуального первородства высказывали подчеркнутое пренебрежение к журналюгам (вспомним хотя бы Ницше и Германа Гессе), хотя, похоже, что они всего лишь отвечали взаимностью, поскольку в мире ежедневно обновляющихся новостей их никто не ждал. Когда же приглашение было сделано, оказалось, что желающих более чем достаточно. Но одновременно выяснилось, что эта площадка по своим параметрам не в состоянии вместить и передать хоть сколько-нибудь адекватно глубокую мысль или просто обоснованную точку зрения. Она способна ровно на то, на что способна. Но факт того, что удалось вовлечь в эти игры интеллектуалов, показателен и свидетельствует о том, что магия медиасреды нарастает. Я считаю, что для самой философии такой опыт не совсем бесполезен, в том смысле, что очевидные трудности непонимания заставляют вляпавшегося в безнадежное дело философа быть более собранным, порождают умение сгруппировать мысль в нужном месте и в нужное время. Это, в свою очередь, воздействует на прежнюю академическую расслабленность, когда студенты вынуждены конспектировать профессора лишь потому, что им предстоит сдавать зачет. А условный профессор, не обращая ни на что внимания, таким же вялым образом передает им анонимные знания. Возвратный опыт поражения на медиальных площадках активизирует академическую среду, которая становится пригодной для рождения новых смыслов. На мой взгляд, это чрезвычайно сложная, но вовсе не безнадежная ситуация.
— Однако персонажем медиасреды является, к примеру, философ, историк-медиевист Умберто Эко. Считаете ли вы, что статус ученого может быть совмещен с образом публичной персоны?
— Я думаю, что это в значительной степени случайность. Некоторым фигурам действительно удается совмещать и то и другое, и интеллектуалы играют в эту игру, получая удовольствие. Однако выигрывают не те, кто интереснее, глубже мыслит, а те, кто обладает определенным набором медийных качеств. Ничего против этого сказать нельзя. В любом случае мы видим, насколько трудно совместить медийное пространство и пространство большой культуры.
— Если не медиасреда, то что вместо нее? Получается, что интеллектуальное сообщество нуждается в иной площадке для выражения своих убеждений. Способна ли блогосфера занять эту позицию?
— Полагаю, что в современном виде блогосфера вряд ли является такой площадкой. Блогосфера — засоренная среда, как природа. У дуба бесчисленное количество желудей, а жизнь дают только несколько из них. Интернет представляет собой именно такую среду. Но потенциально Сеть, безусловно, обладает возможностью, озвученной в знаменитых строках Анны Ахматовой: "Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда…" Из сетевого сора могут со временем вырасти аутентичные каналы общения, которые недоступны современному формату — формату так называемого общественного телевидения.
— Но и в интернет-среде появляются формы элитарности. Пример — сетевой проект Сноб.Ру, создатели которого заявили о себе как о социальной сети для миллионеров и создали тем самым некую альтернативу медиаплощадке. Как вы оцениваете эту тенденцию?
— Пока еще тут выполняется библейский принцип "Своя своих не познаша". В значительной степени это все же случайные выборки. Часть сообщества бесконечно далека от книжного, академического мира, а некоторые книжные мыслители, со своей стороны, далеки от потенциально интересных площадок. Когда интернет станет столь же естественным, как записная книжка, как чашка кофе для каждого, в него переместится основное русло интеллектуальных потоков.
— Не считаете ли вы, что дело не в сущности медиасреды, а в ее качестве? Многие придерживаются точки зрения, что причиной этому цензура, ситуация, когда кухонные разговоры становятся единственной формой выражения мнений?
— Все это имеет место. Но дело в формате самих каналов медиасреды. Они снабжены определенными ограничениями, которые не позволяют передать мысль, превышающую по своему объему пропускную способность. Так грузовик по своим габаритам не может проехать под слишком низким мостом. Современный медийный канал, например телевидение, не пропустит ничего, что требует задержки для размышления, поиска аргументов, новых обоснованных подтверждений. Просто не пропустит того, что не является медиапригодным. Пока нет тех каналов, которые были способны сравниться с книгой, ее многомерностью. Читая книгу, мы регулируем скорость ее восприятия, прокладываем свои тропы в пространстве понимания. Сегодняшние медийные каналы не рассчитаны на такую степень смыслоизмещения.
— Касается ли это именно телевидения или это общая для медиасреды черта?
— Упреки в адрес телевидения в том, что оно ориентировано на самый средний ум, безосновательны. Потому что ни на что другое оно и не должно быть ориентировано, ведь для другого, для глубоких и устойчивых духовных запросов есть иные, точнее говоря, свои собственные места — филармонии, библиотеки и прежде всего простые человеческие разговоры. Ждать, что все это мы сможем увидеть в телевидении, — бессмысленно и наивно.
Идея телевидения ущербна сама по себе, как и любое проявление медиасреды. Понятно, что это профанный сброс со всех более вменяемых территорий. Когда великого физика спрашивают о его любимом сорте макарон (если взять пример Германа Гессе), это и есть медиасреда. Но мы все время цепляемся за то, что уже проходит. Когда в последний раз мы беседовали с Александром Гордоном о телевидении, он сказал мне: "Мы доживаем последние пять лет всемогущества телевидения". Оно, действительно, исчезнет как эксклюзивный Гипнотизер. Что будет новой господствующей формой медиа, мы сейчас даже не можем предсказать. Но книга переживет все. Любая форма, которая претендует на ее место, в этом плане вторична.