Стилистика поведения государства в дикую жару, пожары и едкий туман — реагирование на трагические последствия, которых не очень-то старались избежать. Стилистика поведения общества — пассивное претерпевание с марлевой повязкой или без оной. И то и другое — социальный диагноз.
Телевидение исправно показывает, как горят и выгорают наши территории вместе с населёнными пунктами и как плачут погорельцы. Чей-то дом уцелел. И хозяин радостно даёт интервью о том, до чего же старательно он поливал картошку накануне и вообще всегда, потому, видать, и огонь не пошёл на сырую почву, а перекинулся сразу к соседям. Зрители должны сделать выводы, что эти соседи, наверно, ленятся, ни черта не поливают, а потому и остались без жилья.
Где-то уже работают экскаваторы — на месте пепелища будет если не город-сад, то хотя бы цивилизованный поселок. Обязательно будет, Путин сказал.
Сами ведущие программ в телестудиях демонстрируют, что у них полный экологический порядок. Тёмные цвета и длинные рукава элегантных нарядов, матовые, хорошо загримированные лица и блестящие глаза говорят о том, что от жары, духоты и разъедающего глаза дыма на ТВ не страдают.
Пот по вискам не течет. Бедствия где-то рядом, но телевидение ограждено от них. Идите работать на телевидение, господа, там легче уцелеть. Там — привилегированная каста.
Отравляющий туман в городе — это своего рода прикол. И некоторые репортёры демонстративно прилаживают себе маски, путаясь в завязочках и резиночках. В кадре сразу оживляж, хеппенинг с микрофоном, никакого Эдинбургского фестиваля не надо.
На "России-24" берут интервью у психолога, дотошно выспрашивая, что делать да как себя вести в аномальной ситуации. Психолог классическим голосом психолога — мерным, терпеливым, неживым — увещевает воображаемую аудиторию.
Может быть, я очень наивна. Но пускай мне кто-то таким же голосом логично объяснит, почему нельзя было просчитать заранее, что огонь при опредёленной температуре воздуха и скорости ветра может запросто добраться до деревень и дачных посёлков.
А если он туда доберется, то дома обязательно сгорят. А если сгорят, то люди останутся без жилья. И не проще ли вовремя тушить огонь или хотя бы заранее эвакуировать народ? Или дешевле строить новое на месте сгоревшего старого? А люди?
Ну, люди ещё и не такое переживали.
Мама мне рассказывала, что в начале 1970-х, когда я была совсем маленькой, под Москвой горели торфяники. И на окраинах Москвы чувствовался запах дыма. Но чтобы столицу наполнил ядовитый туман и не давал дышать даже в центре, даже в метро…
Нет, такого мои пожилые родственники и соседи не припоминают. И погасили тогда те торфяники, погасили, оставили страну без национальной катастрофы.
Видимо, мы сильно продвинулись в своем экологическом кризисе. И, видимо, совершенно не преуспели в прогнозировании ситуаций, как выражаются, связанных с повышенным риском.
Стилистика поведения государства в обстоятельствах дикой жары, пожаров и отравляющего тумана — реагирование на трагические последствия, которых не очень-то старались избежать. Стилистика поведения общества — пассивное претерпевание с марлевой повязкой или без оной. И то и другое — это социальный диагноз.
В который раз мы не готовы к тем катаклизмам, в эпоху которых нам выпало жить. С грузино-осетинским конфликтом, помнится, справились гораздо быстрее, чем с родными пожарами. Может быть, потому, что была четкая установка на достижение определённых целей в кратчайшие сроки. В политике мы и то успешнее, чем в экологии и гражданских вопросах.
В таком случае каждое межсезонье, каждый период летних каникул и отпусков может превращаться в национальную катастрофу. Телевидение подает её с некоторой оторопью, а общество примерно так же воспринимает, поскольку непонятно, как эту катастрофу расценивать.
У нас привыкли к принципиально иному толкованию пожара.
Как образ и явление он был долго приписан именно к политике. В этом образе содержалась изрядная доля символизма. Из искры возгоралось пламя. Революционеры грозили мировым пожаром. Блок добавлял существенные подробности — "в крови" и "господи, благослови". Блок честно отображал трагизм и амбивалентность политического полыхания. Вроде как оно неминуемо и даже очистительно, но страшно и жестоко.
Оставалось утешаться тем, что революционный пожар, во-первых, грандиозен и не тождествен физической фактуре пламени. Во-вторых, его организованно, сознательно раздувают люди, а стало быть, есть надежда, что и погасить его смогут тоже люди — другие или те же самые, но решившие, что хватит.
Существовала и другая оценка пожара — негативная. Если пожар в буквальном смысле устраивают враги советской власти, это нехороший пожар.
Во второй половине 1920-х в журнале "Огонёк" публиковался роман "Большие пожары", сочиняемый коллективом из двадцати пяти писателей. Романтик и эстет Александр Грин задал самую увлекательную линию этого отчаянного творчества. По его версии, некие демонические западные силы запускают коварных бабочек. При самом легком соприкосновении, к примеру, с кожей возникает ожог. При более тесном контакте человека, вещь или предметно-пространственную среду охватывает пламя. Так с помощью красивой и загадочной бабочки сгорает архив. Так устраняют ненужных свидетелей.
Бабочка — излюбленный образ эпохи модерна с её избыточной декоративностью, упоённым переживанием мгновения, страсти, эротизма и всяческой иррациональностью.
Грин готов был переработать этот образ и совместить его с функцией могущественного оружия вроде гиперболоида, посредством которого пытался достичь мирового господства инженер Гарин (Алексей Толстой закончил раннюю версию своего романа примерно тогда же, когда шло коллективное писательство в "Огоньке").
Если бы "Большие пожары" писал один Александр Грин, он бы, конечно, и в рамках отведенного ему социального заказа развернул мистическо-авантюрное повествование на все времена.
Но — что весьма показательно — коллективное творчество с участием целого ряда талантливых писателей зашло в тупик. И роман прикрыли, написав редакторской рукой в финале, что большие пожары — это знак, символ и намек на необходимость быть бдительными.
Подразумевалось, мол, советские граждане, опасайтесь диверсантов и иностранных шпионов, вовремя сообщайте куда следует о том, о чём следует.
Но и такой кислый конец подтверждал политическое происхождение пожара, а стало быть, управляемость катастрофой.
Далее огонь становился всё более камерным и кротким. Синие ночи пионеров взвивались уже кострами, а не пожарами.
Позже, когда встретились два одиночества и снова развели костер, костру разгораться уже не хотелось. С индивидуальным горением чувств дела всегда обстояли сложнее, чем с политическими возгораниями.
Сейчас пожарам возвращается их природное стихийное происхождение. И вместе с тем отнимается иллюзия человеческого контроля за состоянием мира.
Ещё недавно казалось, что мир будет таким, каким его сделают большие политические пожары, похолодания или умеренный политический курс и климат.
Принимать в расчет природу как стихию, диктующую жизненные перемены, человек давно отвык.
Теперь хотя бы на подсознательном уровне людям предстоит прочувствовать суть перемен. Мир будет таким, каким его будут делать глобальные экологические и космические процессы, которые выходят из-под контроля государств и обществ.
Настроиться на новый лад очень непросто, особенно тем, кого в последние десятилетия приучили заливать горе и радость несколькими бутылками пива.
За поисками сиюминутного психического комфорта теряются глобальные вопросы о глобальных климатических переменах. Рядовые люди в России привыкли и смирились с тем, что от них ничего не зависит.
У государственных структур противоположная болезнь. Они привыкли к своему главенству и лидерству, они не привыкли прислушиваться и присматриваться к состоянию космоса, атмосферы, земной поверхности и её недр — разве что на предмет их прямой утилизации.
Необходимы новые представления о том, какова территория сиюминутных интересов человечества и как предотвращать её катаклизмы.
Параллельно с перекодированием пожара нечто аналогичное происходит с образом жары. Формула "из зимы в лето" превращается в принцип "из лета да в полымя", "из лета в пекло".
Москва воплощает эффект бессолнечной жары. Так что можно понять старушек, причитающих о конце света в столичном ландшафте.
В таком случае смешно защищаться от столь важного события марлевыми повязками и промыванием носа.
Но — вдруг поможет.
В десятом классе преподаватель НВП уверенно объяснял, что от атомного взрыва очень помогает выкопанная вовремя ямка. Если в ней затаиться, если в ней грамотно залечь, переждать волну…
Тем, кто не верил, ставили четвёрку.
Туман из атмосферного явления преобразуется в экологическое бедствие. Нынешний туман — словно материализовавшийся наконец символ нашей стабильности, наших перспектив и успешного движения к будущему.
А потому реклама предлагает пиршественное разнообразие кондиционеров, фильтров для воды, капель для глаз и таблеток от нервов. Назовем это НЭП — начальная экологическая подготовка.
Если пожары долгое время находились на магистрали общественного и культурного бытия, то о жаре этого не скажешь. Её не воспринимали всерьёз в относительно северной России. Жара — это здорово, это курорты, каникулы, фрукты, море.
Но злая и бесполезная жара, с которой трудно справиться организму и от которой утрачиваются остатки гармонии в несчастной душе, — о такой жаре у нас много не высказывались.
Хотя состояние человека с расплавленными мозгами, человека, впадающего то в прострацию, то в истерику, не способного совладать с приступами агрессивности, — это именно то состояние, которое сегодня так характерно в жаре.
Информация о нём локализована на ТВ в сводках чрезвычайных происшествий.
А мне состояние современного человека в жаре явственно напоминает "Постороннего" Альбера Камю. Там в алжирской жаре, которая изматывает и раздражает героя, воплощается невозможность нормальной социализации, невозможность полноценного бытия с проявлениями и духовного начала, и самоконтроля.
Чувства Мерсо атрофируются или обретают агрессивность. Душе человека физически дурно.
Камю передаёт то, чего герой не понимает, а только чувствует, но не знает, что чувствует. Это ощущение своей чуждости в мире, своей невозможности нормально контактировать с этим миром, невозможность испытывать эмоциональную удовлетворённость собой и окружающими. Пассивно-интуитивный негативизм, вернее, антипозитивизм.
Одинокий человек в сегодняшней жаре — это Посторонний без Камю, Посторонний, напичканный позитивизмом массовой культуры. Посторонний, который может никогда не проявить того, что он Посторонний, потому что социум держит его в узде.
Чтобы люди продолжали спокойно переживать злой туман, жару и пожары как временные трудности, придуманы реклама, развлекательное телевидение и шопинг. "Частный корреспондент"