"У пресс-секретаря нет больших возможностей формировать положительный имидж Комитета. На имидж Комитета влияют его дела", - такого принципа в своей работе придерживается пресс-секретарь комитета по земельным ресурсам и землеустройству Санкт-Петербурга Юрий Песьяков. В интервью Лениздат.Ру один из самых харизматичных пресс-секретарей Смольного рассказал, почему предпочитает работать с журналистами профильных изданий и в каких случаях комитет может отказать СМИ в комментариях.
- Юрий Алексеевич, вы работали режиссером, ведущим, пиарщиком, пресс-секретарем "Зенита" и "Лицедеев", журналистом. Как же вы все-таки попали на чиновничью службу в Смольный?
- Мне, поработавшему сначала в студенческой среде, затем на телевидении, в футболе, в театре, стало интересно – а что там делается в Смольном, что такое государственная служба? Кто такие чиновники? Я человек разговорчивый и открытый, а чиновники – закрытые и молчаливые, как мне тогда казалось. Мне, как режиссеру и журналисту, было интересно посмотреть на все изнутри. Потому что я анализирую поведенческие вещи. Профессия режиссера – это анализ человеческого поведения. Мне интересны все человеческие проявления, ходы, действия. Может пригодиться в жизни. Как оно и оказалось…
- И никаких претензий по поводу прихода "не по регламенту"?
- Я, когда пришел в Комитет, сначала был поставлен в условия: режим работы – от "сюда" до "сюда", рабочее место – тут, приходим тогда-то, оперативка во столько-то. Пару недель приходил как все и понял, что это для меня не годится, они же землей занимаются, а я – прессой для освещения их работы. Я говорю – у меня свой режим. Мне иногда до утра приходится сидеть с материалами, которые мне за день подготовили, чтобы отправить их в СМИ. Теперь уже все привыкли, и никто не спрашивает: где я, что я. Работать можно только с разумными людьми. С неразумными – запрещено и бессмысленно. Я подчиняюсь начальству, потому что мы так договорились, а не потому – что обязан. Потому что я сам решил подчиняться именно этому человеку.
- Вы всегда в кадре были в свободной одежде. А сейчас – обязательный дресс-код…
- Я поначалу ходил на работу так, как я хожу везде: свитер - джинсы. И тут меня вызвали в отдел кадров и говорят: "Юрий Алексеевич, вам надо подписать три бумаги: о неразглашении, о необсуждении, и третья – внешний вид". Я спрашиваю: "Чем вам не нравится мой внешний вид?". Они мне: "Есть регламент". Я прочитал этот регламент: там все – вплоть до длины носков – прописано. Ну, чтобы, когда ты заложил ногу на ногу на каком-то важном совещании, "волосатость" не вылезала из-под коротеньких штанин. Представляете? Я все это прочитал, и вот тогда меня просто вставило: а хочу ли я? Вроде, мы обо всем уже договорились… Но я очень долго думал: а надо ли мне это, хочу ли я, на самом деле, подписывать эти вот носки? Но служба есть служба, военная она или гражданская – свои законы. И это правильно. Когда к вам выходит чиновник в свитере, в кедах, с серьгой в носу и что-то разъясняет про документы, или хорошо подстриженный человек в костюме, в белой рубашке с галстуком – кому больше доверия?
- Я так поняла, что вы в хороших отношениях со своим непосредственным начальником?
- Просто до того, как я перешел работать к начальнику – мы 10 лет были знакомы. Да и коллектив я знал хорошо. И они меня хорошо знали. С пресс-секретарями это обычное дело, незнакомых осторожно берут на работу. Тем более, журналистов. Там, где я работаю, я всегда работаю искренне на поставленную задачу, и это не значит, что с тем человеком, с которым я работаю, мы не спорим. Если вы думаете, что я руководству ничего не говорю – ничего подобного, у нас там битвы происходят ещё будь здоров, это нормально. А самое главное: я и работаю с теми людьми, с которыми могу спорить. Если я не смогу начальнику возражать – это неинтересно. И если он соглашается со мной, то это уже какая-то победа. Он явно обладает – по сравнению со мной – в миллион раз большим количеством знаний: что касается земли – он знает все, а я – процента 2 от этого. А вот с точки зрения взаимоотношений с журналистами, я думаю, что я все-таки могу где-то быть полезен – и психологически, и политически, Бывало, после прямого эфира выезжаем с телевидения, спрашиваю: "а зачем мы вот это сказали?". "А что?" – "Да вот такой резонанс будет". Проходит время, – и правда, – такой резонанс. Он говорит: "Чего не предупредил?". А я говорю: "Да это же очевидно!". В следующий раз уже заранее садимся, решаем: это и это говорим, это – нет.
- Вы чувствуете себя чиновником?
- Нет. Я себя чиновником не считаю, и поэтому могу о них отстраненно говорить: чиновники в 9 утра начинают работу, а приходят на нее за час до этого, а то и за полтора – это совершенно точно. Мне поэтому всегда и нравилась пресс-секретарская работа, потому что она идет параллельно работе комитета. В другом режиме.
Огромный плюс, – что я и режиссер, и пресс-секретарь, и даже, наверное, я пресс-секретарь именно потому, что я режиссер, потому что это две профессии, в которых ты не выпячиваешь себя вообще. Пресс-секретарь – это человек, который готовит тексты для других. Может сам заявить только что-то вроде "земельный комитет на эту тему разговаривать не будет". Но я такого никогда не говорил. Я вообще для себя решил, что ничего заявлять от имени комитета не буду. "Я для людей – лицо не ответственное", – должен говорить человек государственный. И, если я кого-то из руководства комитета прошу поговорить с журналистами, они уже не сопротивляются. И потом, они знают, что я буду рядом контролировать.
- Вы один из немногих пресс-секретарей, мобильный телефон которого можно найти в сети Интернет.
- Про меня вообще вся информация в интернете есть. И я не понимаю, – как ее скрыть и зачем. Пресс-секретари – люди разные, с разными целями и с разными начальниками. Вот если вы будете говорить с моим – создастся полное впечатление, что продолжаете говорить со мной – он очень открытый. У него вообще нет запретных тем. У меня самого раньше не было никакого цензора, кроме внутреннего. Мы могли у меня в программе на телевидении обсуждать все, что угодно в прямом эфире. А сейчас любую бумажку, которая уходит к журналистам, я сначала отправляю на проверку в юридический отдел. Потому что та информация, которая попадет в прессу, является для людей государственной информацией. Человек читает, например, что вот к такому-то времени всем многодетным выдадут землю. Он приходит и говорит: и где? Что я ему отвечу?
- Часто тянете с ответами по нежелательным вопросам?
- Нет. Стараемся сделать сразу. Если нам сказали – сегодня, мы неделю тянуть не будем. Но это не значит, что к нам не может быть претензий или у нас не может быть к кому-то из журналистов. Я не люблю журналистов, которые звонят в полдесятого вечера и пытаются по какой-нибудь двусмысленной информации про нас получить комментарии прямо сейчас, так как у них номер уже в печать уходит. Я знаю, что это сделано для того, чтобы я уже ни с кем связаться не мог. Потому что полдесятого вечером можно дозвониться только до меня. Но они не знают, что мы все на работе до ночи, и что я сейчас все-таки дойду до председателя, потому что я все еще на работе, а он все еще у себя в кабинете. Но я уже точно знаю, что материал заказной. И мне уже можно даже ничего не объяснять. Есть такие издания, которые печатают негативные материалы за деньги – очень уважаемые. И соответственно, эти журналисты мне неинтересны.
А бывает, приходит какая-нибудь барышня-журналист, которая ни в кадастре, ни в земле, ни в топогеодезических организациях пока не понимает ничего. И вот она сидит с нами три часа и бьется. И потом я получаю чудный, где-то неправильный по кадастру, текст, но он литературно оформлен хорошо. И я понимаю, что она старалась хорошо сделать – словами поиграно, найдены ассоциации, каламбуры какие-то, и я читаю с удовольствием, потому что человек трудился. А тех, кто пишет заказуху – их бог все равно накажет. С другой стороны, я считаю, что чиновников надо регулярно бутузить, – не потому, что они могут что-то наврать, а потому, что вся структура государственная построена таким образом, что рук всегда не хватает. Но делать это надо открыто.
- Вы когда-нибудь отказывали журналистам в разъяснениях, когда, по-хорошему счету, их дать было бы неплохо, но – нельзя?
- Конечно, отказывал. Хотя отношения с журналистами мы не портили. Скорее, портим, когда они делают вид, что по-человечески к нам обращаются. Пришел запрос от одного из известных изданий по вопросу – что сейчас происходит с судами и кадастровой оценкой, которую мы только что провели – это один из самых последних примеров. Даю комментарии барышне из издания и прошу ее прислать мне ссылку на материал. Приходит. Смотрю: а там часть статьи – наш комментарий, и часть – комментарий некой консалтинговой фирмы, которая консультирует и помогает всем судиться с массовой оценкой объектов недвижимости. А ниже: и телефоны, и адреса этой фирмы, и часы, когда они принимают. То есть – это просто рекламная статья, которую я только что сделал, и за которую издание получило деньги. Я, естественно, позвонил и все объяснил. Когда нас используют "втупую", мы этого не любим. И, если нужно отказать, я не делаю это в форме "мы просто не будем вам этого говорить". Я беру тайм-аут на 10 дней по закону. А за эти 10 дней "кто-нибудь обязательно сдохнет", – как говорил Ходжа Насреддин.
- Вы часто уходите от ответа?
- Все время!
- Часто журналистам удается вас "поймать"?
- Бывает. В запале. Когда вся эта история с намывами началась, экологи встали на пресс-конференции и говорят: там же корюшка! Наш председатель: "Мы город строим или рыбу разводим?". И началось в СМИ: "корюшки не будет - город строим". Это эмоции, конечно.
Я люблю работать с профильными изданиями. Во-первых, они "в теме", во – вторых, там профессиональные журналисты. Туда непрофессионального мальчика или девочку никогда не возьмут, чтобы те не испортили с кем-нибудь отношения. Такое может происходить в общественно-политических крупных изданиях, потому что туда набирают молодых студентов, отправляют за материалом, а принесет он или не принесет информацию, сможет сделать статью – дело второе. Мы дадим интервью такому журналисту, и ждем материала, а он и не думал его делать. Он на нас тренировался. А с профессиональными людьми из профильных изданий удобно работать потому, что они вопросы правильные задают, они все понимают.
Профессиональный человек может сам посмотреть градостроительный план и другие документы. И, если гневный житель звонит в редакцию и говорит, что строят дорогу прямо по чьим-то огородам, профессионалы – прежде чем трубить про это – посмотрят в градостроительный план, где черным по белому будет написано, что в таком-то году здесь будет дорога, и что земля дается огороднику в пользование с перезаключением договора каждый год, пока городу это место под дорогу не понадобится. Поэтому профессионалов сразу видно, – они разберутся, прежде чем шум поднимать.
- А были ли у вас какие-то "косяки" в пресс-секретарской работе в Смольном?
- Я думаю, что вся моя работа неидеальна. Одно дело, когда инфраструктура заточена под то, что я попросил, и тогда я могу работать с выхлопом на миллион процентов. А другое дело, когда я пришел в уже сложившуюся инфраструктуру в Смольный. Рабочее место у меня в общем отделе, мой помощник сидит в другом конце коридора. Издания, которые я обязан просматривать, я не могу выписывать и должен смотреть их интернет-версии. Транспорт нам не положен. С безлимитным служебным телефоном тоже история вышла. Меня через полгода вызывают в бухгалтерию и говорят, что у меня перерасход по телефону. 17 тысяч. "На чем, – спрашиваю, – на безлимитном тарифе?". А они мне: вам в кассу надо внести 17 тысяч. Требую распечатку. По ней оказывается, что каждую секунду я оплачиваю сам, если разговариваю не внутри комитета. А я разговариваю с прессой все время, а не с сотрудниками комитета. Это я к чему? Если инфраструктура под меня заточена – с меня можно спрашивать. А пока я встроен в другую систему.
- Где сложнее быть пресс-секретарем: в футбольном клубе или в Смольном?
- Разные сложности. В "Зените" от журналистов отбоя не было, а здесь на хорошее дело не зазовешь. Там я говорил журналистам: "Зениту нужно…" - и все пришли и написали. Потому что все хотят иметь аккредитацию на матчи Зенита. А если я: "Смольный, ничего подобного не происходит", – ни один журналист не приходит, даже если у меня какое-то хорошее мероприятие. Потому что, если органы госвласти закупают очередной Мерседес и в нем 6 телевизоров, тазик с подогревом воды и так далее, – об этом все тут же напишут. А вот, если мы вручаем многодетным семьям сертификаты на получение земельных участков, – никого. И, если по общественной линии проводим турнир по футболу среди команд детских домов, то на открытие и закрытие турнира приезжает один Эдик Дворкин (пресс-секретарь комитета по спорту – прим. Лениздат.Ру) и помогает нам это освещать, потому что мы с ним в хороших отношениях. Журналистов – ни одного. Потому что, как это: чиновники – и что-то хорошее?
- А в чем суть профессии пресс-секретаря?
- Я не могу абстрагироваться и сказать в чем суть профессии как таковой, но для себя формулирую так: найти баланс между тем, что происходит на самом деле и тем, что можно говорить в прессу. И все время держать этот баланс. Потому что, если все время объяснять всем, что троих отправили в декрет, один болеет, двое остались в отделе, и мы никогда не сделаем эти бумаги сегодня? Ну, это не ответ. Соответственно, надо выдать какую-то теорию, которая всех успокоит, и сказать, что все будет через три дня. Да, мы можем подробно рассказать правду, но эта история никому не поможет, а объяснения должны всех удовлетворять.
- Как вы думаете, личность пресс-секретаря и его деятельность влияют на имидж Комитета?
- Мне кажется, что личность пресс-секретаря Путина на имидж Путина влияет слабо. То же и с Комитетами. У пресс-секретаря нет больших возможностей формировать положительный имидж Комитета. Только среди близких знакомых. На имидж Комитета влияют его дела. Мы их освещаем на своем портале, но не восхвалять же себя? Там просто отчет от нашей деятельности. Но информация запоминается только эмоциональная, а эмоций в наших отчетах как раз нет.
- Пресс-служба должна заниматься пиаром?
- В данном случае, пиар не имеет отношения к пресс-службе. Пресс-служба организует взаимодействие прессы и комитета. Подготовка неких действий – это пиар. И это не "public relations" – "связи с общественностью", – а реализация на публике, представление публике чего-либо в лучшем свете. Это делает театр, кино, и так далее. А туда все должны приходить с цветами и хлопать. Пиар – подготовка неких акций для создания благоприятного имиджа. Этим должно заниматься правительство города само для того, чтобы само себе создавать положительный имидж, а не отрицательный.
Если бы в "Прямой линии с Владимиром Владимировичем" прозвучала хотя бы одна стратегическая затея страны, а не тактическая ("У нас детской площадки нету. – Построить детскую площадку!"), ну, например: все пенсионеры получают пенсию теперь по 30 тысяч рублей, все для них бесплатно, делим нефть или газ на всех поровну, каждому открываем счет в банке, все являются теперь акционерами "Газпрома" – ну, что-то стратегическое – тогда был бы резонанс и положительный имидж. Но этого не было. Соответственно, земельный комитет, который является просто функцией в услужении у людей, должен просто качественно выполнять свою работу. И я не могу в одиночку создать ни положительный, ни отрицательный имидж. Все акции, которые не имеют отношения к делу, – это рекламный ход для того, чтобы продать товар, спровоцировать людей на что-то. А пресс-служба – это не провокация. И попытки всех совещательных органов пресс-служб, которые я посещаю в Смольном – нацелить нас, чтобы мы выдавали только положительные новости – никаким образом эмоционально в людей не попадают. Информация запомнится только на эмоциях.
- Если пресс-служба пиарит Комитет – это нечестно или не входит в обязанности пресс-службы?
- Это нечестно и не входит в обязанности пресс-секретаря. Хотя я один из древнейших пиарщиков в городе и мог бы отпиарить земельный комитет по полной программе. Но мне тогда на это нужно финансирование. Покупать материалы, полосы в изданиях, время на телевидении. Покупать билборды, на которых писать "Землю – многодетным!" с подписью: "Земельный Комитет". Просто, вместо этого, я могу заниматься нормальной человеческой работой, которая действительно принесет пользу, а не имиджевую составляющую. Имиджем города должно заниматься правительство города. Я не должен заниматься пиаром Комитета, однозначно.
- А вы себя воспринимаете просто как связующее звено между комитетом и прессой?
- Ну, я, наверное, – часть комитета, все же. Но при этом, если я перейду на металлургический завод, то я – часть завода, а если в клуб "Зенит", то я – часть "Зенита". Но я мог тогда отлично делать пиар "Зенита", а "Зенит" никак не мог завоевать золотых медалей. И что? А потом пришел "Газпром" и сделал их чемпионами России и чемпионами УЕФА. Обыграть всех – это задача руководства. Что бы ни делала и писала пресса, – играют-то футболисты. Я привел понятное сравнение?
Так и тут. Если бы мне Смольный поставил задачу "пропиарить комитет" – ну, мы бы и сделали что-нибудь этакое неожиданное. Но это бы не имело отношения к делу. Скорость работы и возвращение из отпусков сотрудников не ускорились бы. А моя задача – поддерживать у комитета имидж, который уже сложился: полная прозрачность деятельности комитета, пунктуальность выполнения заданий, точность и правдивость ответов на все вопросы, легкость в общении с комитетом. И, конечно, дружеское расположение ко всем другим организациям. А плохо он или хорошо работает – это не ко мне, это задача самого комитета. Он сам по себе должен работать как заведенный механизм. Что он и делает.
