В своей колонке в "Ежедневном журнале" журналист и писатель Виктор Шендерович отвечает телеведущем Дмитрию Киселеву, который обвинил его в желании сдать блокадный Ленинград на расправу фашистов. Шендерович еще раз говорит о том, что не предлагал сдать Ленинград, он предложил лишь обсуждать неудобные вопросы.
Напомним, 26 января телеканал "Дождь" опубликовал на своем сайте опрос "Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сберечь сотни тысяч жизней?", чем вызвал широкий общественный резонанс. Несмотря на то, что телеканал извинился и удалил опрос с сайта, Ассоциация кабельного телевещания России (АКТР) и чиновники настаивают на карательных мерах. Обращение в прокуратуру направили депутаты петербургского ЗакСа и депутаты Государственной думы.
Приятно снова появиться на федеральном телевидении — хотя бы в виде фотографии и цитаты, с мясом вырванной из контекста.
В воскресенье для меня постарался Дмитрий Киселев.
Титр был во весь экран: "ШендеровичvsВера Инбер".
Я, оказывается, фактически предлагал сдать Ленинград фашистам, отдав на погибель 300 тысяч ленинградских евреев. "Что бы Шендеровичу ответила Вера Инбер на предложение сдать Ленинград?" — саркастически поинтересовался г-н Киселев.
Вере Инбер не стоит вставать из гроба, чтобы комментировать бред сивой кобылы. И весь девятиминутный монолог г-на Киселева о коллизии с опросом "Дождя", и эпизод, связанный со мной — были, как обычно у этого г-на, непрерывной чередой подлогов и пошлости.
И Достоевский там был не пришей кобыле хвост, и я, разумеется, не предлагал сдавать Ленинград фашистам, а лишь настаивал на нашем праве обсуждать табуированную тему, взвешивать доводы, узнавать горькую правду вместо голимого официоза…
Например, наше право — хотя бы спустя семьдесят лет — узнать правду о партийном предательстве народа, о полном провале эвакуации, о лжи, предшествовавшей ужасу, о советских приоритетах — эвакуировать на восток станки и оборудование, оставляя в обреченном городе три миллиона людей…
Ленинградцев — евреев и неевреев — отдал на мучительную погибель Сталин и сталинские бонзы. Вера Инбер об этом молчала (двоюродной сестре Троцкого вообще здоровее было любить Сталина) — не молчали другие, и в самом осажденном Ленинграде в том числе. Неплохо питавшееся руководство НКВД в разгар смертельного голода только и успевало арестовывать людей, доведенных до отчаянной правды…
Библейский ужас блокады вобрал в себя и величайшие взлеты духа, и его чудовищные падения, вплоть до людоедства. Все это умещалось иногда в пространстве одной квартиры.
И все, разумеется, было закатано потом под официозный мрамор Великого Подвига.
"Мы боимся заглядывать в свое прошлое", — процитировал меня г-н Киселев и возразил с унылым вдохновением пропагандиста: нет, мы его не боимся, мы любим свое прошлое, оно дает нам силы!
Г-н Киселев даже не подозревает, сколько правды в его казенных словах.
Плоть от плоти обкомовской породы, нынешние федеральные молодцы черпают силы в этом презрении к человеческой жизни, в этой наглой демагогии и безнаказанности. И спустя семьдесят лет обороняют — не блокадников и память об их подвиге, а свое наследственное номенклатурное право не отвечать за преступления и ошибки.
Свое право жировать посреди беды и, жируя, учить нас патриотизму.