В апреле этого года «Такие дела» с помощью благотворительных фондов составили специальный словарь «Мы так не говорим». В нем перечислены корректные, по мнению представителей благотворительных фондов, термины для описания различных ситуаций. На мероприятии «ЭмПати» для журналистов и сотрудников НКО разгорелся настоящий спор: до сих пор не все представители СМИ готовы принять новые правила, придуманные третьим сектором. Более того, некоторые журналисты уверены, что новая риторика возмутит и так капризную аудиторию.
Не «сирота», а «воспитанник социального учреждения»
Список этичных выражений, которые должны заменять собою некорректные и грубые определения социально уязвимых групп, поделен на несколько категорий. Всего там содержится 102 определения: замены бывают довольно понятными (не «дауненок», а «ребенок с синдромом Дауна») и весьма неочевидными (не «жертва насилия», а «человек, переживший сексуальное насилие»). В некоторых случаях «этичные» выражения звучат коряво, читаются неудобно, а сотрудники НКО требуют слишком много пояснений. Яркий пример — «дети-сироты»: оказывается, назвать одинокого ребенка просто сиротой уже нельзя, нужно обязательно пояснить, не воспитывается ли он сейчас в приемной семье и живы ли его кровные родители. Кстати, выражение «кровные родители» также придумали НКО-шники: «биологические» и уж тем более «настоящие» звучат уже некорректно…
На неформальной встрече «ЭмПати», прошедшей в начале июля, между сотрудниками фондов и журналистами разгорелся настоящий спор. Одна из участниц мероприятия высказала мнение, что в эпохе новой политкорректности почти любое высказывание, связанное с социальными темами, становится «чувствительным контентом»: кто-нибудь обязательно обидится на неточные формулировки или сочтет грубостью то, что журналист не согласился пользоваться лексикой сообщества, о котором он пишет. От этого в первую очередь страдают работники СМИ, ведь они зависят как от информантов, так и от читателей и зрителей, а угодить сразу всем — сложно.
Остается вопрос: зачем журналисту играть по правилам НКО? Станут ли все лучше и добрее, если в текстах будут появляться только политкорректные формулировки, кто эти формулировки вообще придумал и почему третий сектор так рьяно их отстаивает?
«Защищать их всех»
Менеджер по коммуникациям благотворительного фонда «Антона тут рядом» Елена Николаева объясняет: фонд должен не только помогать своим подопечным, но и защищать их. Поэтому от журналистов требуют согласовывать тексты — это принципиальная позиция. Более того, по мнению Николаевой, автор должен употребить корректные выражения не только по отношению к подопечным фонда, но и к другим уязвимым социальным группам.
— Мы все работаем в одном секторе, мы работаем там, где государства сейчас нет. Будет глупо, если мы будем защищать только свою позицию. Думаю, другие фонды будут такого же мнения, что и я: если в СМИ есть материал о нескольких незащищенных группах, мы будем защищать их всех, — пояснила свою позицию Николаева.
Елена также рассказала, что сама идея этичных выражений взята у западного научного сообщества, а уже в России правильно перевели и выработали формулировки несколько сотрудничающих фондов. Поэтому в «Антон тут рядом» на этапе согласования текста обратятся или к словарю «Таких дел», или непосредственно к фонду. В «Антоне» же каждому журналисту высылают памятку, где подробно разъяснены распространенные ошибки, уже ставшие речевыми штампами: например, говорить об аутизме надо не как о болезни, а как о врожденной особенности, а благополучатели фонда — это не пациенты или «опекаемые», а именно студенты.
Руководитель pr-отдела благотворительного фонда AdVita (Ради жизни) Юлия Паскевич в чем-то согласилась с своей коллегой: она объяснила, что этичные формулировки прежде всего нужны самим подопечным. Благополучатели фонда находятся и так в уязвимом положении, поэтому действия и коммуникация сотрудников фонда должны быть корректными. По мнению Паскевич, выработанные термины «интуитивно понятны».
— Если говорить об общих ошибках, то самая распространенная - когда пишут «заболел онкологией». Это смысловая ошибка: онкология — это наука, заболеть можно онкологическим заболеванием. Также мы стараемся не использовать слова вроде «онкобольной». Лучше говорить «человек с онкологическим заболеванием». Это уже смысловое: болезнь не является определяющим фактором в жизни человека, помимо нее есть много другого. Не надо сводить всю биографию к лечению. И плюс это канцелярщина, — пояснила Юлия.
Сотрудники AdVita также просят журналистов показать тексты перед публикацией, чтобы избежать ошибок и неточностей. Но, по рассказам Юлии, они никогда не сталкивались с тем, чтобы приходилось просить переписывать тексты из-за неэтичного использования терминов: журналисты берутся за эти темы не для того, чтобы кого-то обидеть.
— Все знать невозможно, поэтому, мне кажется, авторы всегда внимательно относятся к рекомендациям фондов и помогают транслировать грамотное словоупотребление аудитории, — уверена Паскевич.
|
Некорректно |
Корректно |
|
Психическое здоровье |
Психическое благополучие |
|
Педофил |
Человек, совершивший сексуальное насилие по отношению к несовершеннолетнему |
|
Половой акт |
Секс |
|
Гермафродит |
Интерсекс-человек |
|
Глухой |
Слабослышащий или неслышащий человек; человек с потерей слуха; человек с инвалидностью по слуху |
Одних слов недостаточно
По мнению лингвиста Максима Кронгауза, важен не сам «словарь политкорректности», а сам факт его публичного обсуждения. Проект «Таких дел», по мнению лингвиста, очень важен, и на публикацию можно ссылаться как на понятный и авторитетный источник. Но необходимо не прекращать обсуждение: словарь не окончательный, неровный, принимают его далеко не все, а ко многим рекомендациям можно предъявить претензии. Кронгауз считает, что сама дискуссия, вызванная словарем, безусловно важна, но отчасти «Мы так не говорим» — подведение итогов сетевых и кулуарных споров на тему политкорректности.
Журналисты действительно могут повлиять на язык и сделать его внешне более политкорректным: ресурсов медиасообщества для этого достаточно. Но может возникнуть и другая проблема: если ничего не меняется в социальном и культурном смысле, новое слово неизбежно приобретает те же негативные черты, впитывая общественное мнение. Чтобы повлиять на то, как аудитория воспринимает определенные социальные группы, просто поменять слова недостаточно. Искусственно внесенные изменения работают плохо и вызывают у части общества отторжение. Более того, аудитория часто не понимает, кто и как решил, что считать политкорректным.
— Политкорректные слова возникали как бы из воздуха. Кто-то где-то сказал, что надо говорить так, а кто именно — не очень понятно. Это как с модой в условиях железного занавеса. Так уже не носят, а носят иначе, но почему, кто распорядился, непонятно, — выразил мнение Максим Кронгауз.
Часть слов может закрепиться в языке, несмотря на то, что сам словарь вызывает ожесточенные споры. Опыт введения политкорректности в английском, немецком языках это показывает.
Ожесточенно о политкорректности
Если профессиональное сообщество благотворительных фондов уверено в необходимости словаря, то мнения лингвистов и журналистов разнятся. Кто-то считает, что этичнее писать о сообществах в тех терминах, которые само сообщество себе и выдумало; кто-то настойчиво просит не указывать автору, как ему называть героев сюжетов. Но главное в профессиональных спорах — это то, что они возникают из-за осознания участниками весомости проблемы. По словам Максима Кронгауза, «русский путь» решения этических проблем отличается от европейского и американского: наша дискуссия кажется ожесточённее. Тем не менее, СМИ не заинтересованы в том, чтобы навредить третьему сектору, и составители «политкорректного словаря» также должны это понимать.