Мнения
/ Интервью

3 октября 2014 17:58

Эрнест Серебренников: Наши соотечественники обожают говорить о недостатках

Мэтр спортивной тележурналистики о том, как главный тренер «Зенита» спас утопающего во время интервью, чем отечественные тренеры отличаются от иностранных и как Лучано Спаллетти сам себя перехитрил.

- Эрнест Наумович, самое известное интервью, подготовленное вами – это беседа с Павлом Садыриным, когда он спас тонувшего мальчишку…

- Да, это было в 1995 году, Паша был главным тренером «Зенита». Там, где сейчас на зенитовской базе стоянка для машин, тогда была баскетбольная площадка. Тренировка заканчивалась игрой в баскетбол. Я говорю: «Паша, давай запишем интервью». Он переоделся, и мы начали работать. Прямо передо мной пруд, Садырин стоит к нему спиной. Он начал что-то рассказывать – и вдруг его жена Таня, стоявшая за мной, стала ему что-то громко говорить. Раздались крики с той стороны пруда. Оказалось, кто-то тонет. Павел, сбросил с себя одежду, бросился в воду. А я камеру выключать не стал - есть такая привычка – и продолжал снимать. Но сам потихоньку сбрасываю ботинки, вдруг помощь понадобится. Паша нырял дважды – безрезультатно, с третьего раза ему удалось вытащить этого мальчика – он уже не дышал. Сразу сбежались футболисты, врачи. Подбежал и я. Камеру, правда, выключил. Мальчику стали делать искусственное дыхание, привели его в чувство. Когда всё закончилось, Садырин вытерся и говорит мне: «На чем мы там остановились?». И продолжил давать интервью. Я был так потрясен произошедшим, что сказал: «Паша, не знаю, как тебя наградят за это, но позволь пока мне наградить тебя». У меня в машине лежала какая-то книга, я ее вытащил, написал на титульном листе «За спасение утопающих» - и вручил Садырину.

- В тот же вечер этот сюжет пошел в эфир.

- Да, это была передача «Спорт. Спорт. Спорт». Мне позвонил днем ведущий программы Геннадий Орлов, спросил: «Что там, Садырин, что-то интересное сказал?» Я говорю, что сказать-то сказал, но вот такой случай произошел прямо во время записи... Может, Геннадий не понял из моего объяснения, что произошло, может, подумал, что я шучу, но отнесся к моему сообщению спокойно. Но уже после передачи позвонил в диком восторге и кричал, как это здорово. После этого пленку у меня сто раз брали, показывали везде, где только можно. Знакомый американец предложил отправить её на международный конкурс, но я отказался. Конечно, всех восхитило, что Садырин ни на минуту не задумывался над тем, как ему поступить. Раз я могу помочь – помогу. Такой характер был у этого человека. Его любили за простоту, прямоту и честное отношение к окружающим…

С Садыриным легко было общаться. Я, например, шутил над его манерой игры: когда он получал мяч и долго потом крутил головой, раздумывая кому отдать. Три раза покрутит головой, прежде чем сделать пас – и часто после этого отдавал чужому или вообще терял мяч. Паша никогда не обижался, только отвечал: «Ну, говорить-то легко…»

- Такая легкость и непринужденность в общении, сколько можно понять, - большая редкость для большого футбола…

- Футбольный мир довольно сложный. Один тренер не очень Садырина любил, и при нем Садырина из «Зенита» убрали, он закончил играть, стал работать детским тренером. И я предложил Паше: давай снимем твоё первое занятие с детьми. Я снял тренировку, мы показали её, и тут на меня пришел донос в обком партии: человека выгнали из команды, а я его пропагандирую. Из Смольного письмо переслали на Чапыгина. Мне позвонил секретарь горкома, курировавший телевидение, я стал оправдываться: Садырин столько лет был капитаном «Зенита», столько сделал для команды, ну не любит его тренер, ну так что ж теперь, мало ли кто кого не любит… Секретарь ответил: «Мы обязаны были отреагировать и поэтому переслали письмо вашему начальству. Но то, что вы показали Садырина, работающего с детьми, - это абсолютно правильно. Такие люди нашему городу нужны. А с авторами письма мы разберёмся, ничего не бойтесь». Это говорило об отношении к Садырину, а не ко мне.

- С Садыриным вам как журналисту было проще, чем с другим наставником «Зенита» Юрием Морозовым?

- Для меня не было проблемой беседовать ни Садыриным, ни с Морозовым. Хотя, конечно, это были совершенно разные люди. Юрия Андреевича отличал абсолютно аналитический ум, стремление всё проанализировать. Морозов одним из первых почувствовал, что в футболе всё решает скорость: скорость мышления, скорость принятия решений, скорость исполнения… Даже в самые трудные времена, когда он был уже тяжело болен и к нему мало кто мог придти домой, он смотрел футбол чрезвычайно увлечённо. В эти дни я приходил к нему, приносил чёрную икру, у меня были в Каспийске друзья, которые могли её достать довольно дёшево и в большом количестве. Морозов всегда говорил: «Эрик, я тебе деньги отдам обязательно». Я отвечал: «Юра, давай договоримся: когда я заболею – ты мне черную икру принесёшь».

Морозов дружил с Лобановским, и это была верная дружба, но он часто спорил с Валерием Васильевичем: они были соратники, но их понимание игры могло различаться. Я был уверен, что в киевское «Динамо» в 1983-м году Морозова отправили по просьбе Лобановского. Юра говорил мне, что ничего подобного: первый секретарь Коммунистической партии Украины Щербицкий позвонил тогдашнему руководителю Ленинградского обкома Романову с просьбой отпустить Морозова в «Динамо», а Лобановский к этой комбинации был совершенно не причастен.

У меня в памяти остался последний день рождения Морозова в 2004 году. Гостей было человек двенадцать – только близкие друзья, никого из футболистов. Кто был, не стану рассказывать, скажу только, что присутствовал Кирилл Лавров, с которым Юра очень дружил. От футболистов пришёл только Миша Бирюков, но, вручив подарок, сразу ушел. Юрий Андреевич про каждого из гостей говорил и выпивал за каждого из нас. Это были очень лестные слова. Это умение - и стремление - сказать доброе слово роднило их Садыриным. Хотя, конечно, Юра был гораздо сильнее как футбольный аналитик. Садырин добился бо`льших успехов как клубный тренер, потому что был ближе к игрокам. Они его называли «Паша», а Морозова – только по имени обществу. У Садырина были любимчики, Например защитник Геннадий Тимофеев, который знал, что Павел Федорович ему многое простит. Или Валерий Брошин, которому, как мы помним, тоже прощалось очень многое. Но отношение Садырина к таким футболистам было искренним и открытым, он не делал из этого особенной тайны, и поэтому на такой «фаворитизм» никто не обижался.

- Но сколько можно понять, несмотря на разницу в результатах, и «Зенит» Морозова, и «Зенит» Садырина любили в городе одинаково горячо…

- Когда команда завоевала бронзовые медали, Юрий Андреевич одел её в представительские костюмы и привёл в БДТ. И перед спектаклем весь театр игрокам аплодировал. Юрий Андреевич понимал, что «Зенит» это такой же символ Ленинграда, как и Большой драматический театр, и он должен соответствовать великому городу…

Я хотел сделать двойное интервью с Кириллом Лавровым и Юрием Морозовым: чтобы они параллельно отвечали на сходные вопросы: находка в футболе – находка в театре; новая драматургия – тактическая новинка в футболе; предательство в театре – предательство в спорте. Главным условием было: говорить всю правду, если отвечающий не хочет, чтобы зритель что-то сейчас услышал – мы не будем это давать в эфир, на много лет спрячем. Но чур - говорить всю правду. К сожалению, эта идея так и не была реализована. Когда мог Юра – Лавров был в отъезде. Когда был готов Кирилл Юрьевич – Морозову проводили тяжелые медицинские процедуры… Помню, когда я только выступил с этой идеей, жена Морозова мне тихонько сказала: вы не успеете... Увы, так и вышло.

- Если бы можно было дать одну-единственную рекомендацию начинающему интервьюеру – что бы вы сказали?

- Во время интервью ты должен быть готов получить ответ, абсолютно не соответствующий твоему представлению о собеседнике. Часто ждёшь одного – а говорят совершенно другое, и это надо ценить. Если уважаешь зрителя – нужно давать ему что-то новое, неожиданное, свежее…

В конце восьмидесятых я брал интервью у Олега Саленко, который тогда был восходящей звездой. На турнире юношеских команд памяти Валентина Гранаткина, увидев, как он чувствует дистанцию, как закрывает мяч, его сразу выделил тренер немецкой юношеской сборной Бегти Фогтс: «Вот мальчишка, который уже стоит сотни тысяч долларов». Олег был представителем нового поколения спортсменов – более раскованных, свободных, независимых в суждениях. Я спрашиваю его в интервью: что для тебя установка тренера? Олег подумал и сказал: «Да ничего. Я его не слушаю». А тренером «Зенита» тогда был Станислав Завидонов. Я опешил: «Как? Это же сам Завидонов, он против Пеле играл». А он действительно в 1962 году во время турне олимпийской сборной СССР по Южной Америке участвовал в матче против «Сантоса», клуба Пеле, и, по рассказам очевидцев, бразильца «съел»… Олег на это выдал гениальную фразу: «Я этого не видел». И продолжил: «Я знаю только одно: если я вышел на поле, я должен забить».

Однажды мы приехали к маме Анатолия Карпова Нине Григорьевне после его победы над Корчным в Багио. «Знаете, как я Толю воспитывала в школе?» - стала рассказывать нам мама Толи, - «Если я находила у него ошибку, то просто рвала тетрадь». При этом у нее в руках был какой-то листок, и она его разорвала, продемонстрировав нам, как она это делала. Я понял, что Толя вырос в непростой атмосфере, и это знание мне потом в работе пригодилось...

- Чем отечественные тренеры отличаются, на ваш взгляд, от иностранных?

- Советские и российские тренеры обожают говорить о плохом. Видимо, это идёт из семьи: закрой дверь, погаси свет, вытри ноги… У нас же считалось и считается, что воспитание осуществляется через ограничение и замечания. Так вот, в отличие от советских людей, иностранцы страшно не любят говорить о недостатках. Помню, как я расспрашивал Дика Адвоката, когда он только появился в Петербурге, что ему не нравится в «Зените». Адвокат отделывался общими фразами: ему досталась очень хорошая команда и т. д. Ведь и вправду, подбор игроков был очень хорош: Денисов, Аршавин... Я от него не отставал, и, наконец, он сдался: «Игрокам «Зенита» не хватает концентрации. Если эпизод закончился – они сразу отключаются». И так все иностранные тренеры: они не желают говорить публично о недостатках, но если всё же делают это, то говорят кратко, точно и осмысленно.

- Насколько Спаллетти был искренен в своих комплиментах и похвалах, расточаемых на пресс-конференциях боссам «Зенита» Алексею Миллеру и Александру Дюкову?

- Не могу точно сказать. На мой взгляд, такие люди всегда всё продумывают, Спаллетти прекрасно знает, что и где он должен сказать и сделать. Помните, эпизод после матча на «Петровском» в 2010 году, когда Спаллетти в мороз разделся и побежал к трибунам? Мне кажется, этот ход был им просчитан, эта импровизация была хорошо подготовлена. И, конечно, он прекрасно знал, что всё, сказанное им, Миллеру передают. Думаю, Спаллетти порой не хватало чутья, он был слишком хитер, не по-русски хитер, и это его порой подводило. Когда его спросили, был ли он на дне рождения Александра Кержакова, он шутливо ответил в том духе, что, мол, как я мог такое важное событие пропустить – и понимайте, как хотите. А футболисты и публика восприняли этот ответ буквально: дескать, как же был, если его там никто не видел? И обвинили его в двуличии. Я не думаю, что Спаллетти говорил заведомую неправду, прекрасно зная, что его могут на этом поймать, видимо, это трудности перевода.

- У вас бывало с ним подобное взаимонепонимание из-за языкового барьера?

- Как-то я сказал ему в интервью после не слишком удачного матча: Алексей Борисович Миллер всегда поддерживает вас в трудных ситуациях, понимая, что хлеб тренера нелёгок... Понятно же, что я ему подыгрывал, кинув комфортную для него реплику, но он вместо того, чтобы ответить что-то приятное Миллеру, насторожился: откуда у вас сведения, что Миллер меня поддерживает? Или его спрашивают про судейство, а он говорит, что никакого отношения к руководителю российского судейского корпуса Розетти не имеет. Но про Розетти в вопросе и слова не было! Получается, что он перехитрил сам себя. Подводя итоги его работе в России, можно сказать так: Лучано Спаллетти - симпатичный человек и очень квалифицированный тренер. Но победить русскую мафию ему не удалось.

- Что вы имеете в виду под русской мафией?

- Русскую мафию.

- Среди наших тренеров вам встречались такие хитрецы?

- Анатолий Федорович Бышовец был величайший игрок - уровня Григория Федотова, Всеволода Боброва, братьев Пайчадзе - и выдающийся тренер. С ним всегда интересно беседовать, он очень интересно говорит. И видно, что телевидение ему очень нужно. Помню, как он сказал мне: «Эрик, нас хотят поссорить». Я ответил: «Если ты хочешь поссориться, давай это сделаем, не дожидаясь, когда это сделают другие».

Один наш выдающийся футболист, когда я его спросил о его отношении к Анатолию Бышовцу, сказал мне: «Если он сюда приедет – я найму людей, и его прибьют». Я был поражен: «Разве он как футболисту ничего тебе не дал?» - « Наоборот, он меня научил очень многому: как закрывать мяч, как входить в штрафную – масса полезного». И тем не менее, признавая безусловный профессионализм Бышовца, будучи ему благодарен как тренеру, игрок его просто ненавидел.

Отношение к Анатолию Федоровичу было такое, что когда выпустили юбилейное издание о киевском «Динамо», фамилии Бышовца там не встречалась ни разу - по требованию Лобановского.

Знаменитый динамовский тренер Михаил Якушин был невероятный хитрец. Его так и звали – Хитрый Михей. Не могу не сказать и о лукавом обаянии Анатолия Владимировича Тарасова. Помню, мы с Тарасовым договариваемся о телевизионном интервью, и он мне, немного стесняясь, говорит: «Эрнест, у меня такая просьба. Я тут написал книгу о хоккее. Её выпустило издательство «Молодая гвардия». И для издательства было бы хорошо, чтобы мы о книге в беседе упомянули». Я говорю: «Конечно».

И вот идёт запись интервью, и я к случаю замечаю: «Анатолий Владимирович, недавно опубликована ваша книга, которая, безусловно, войдет в историю мирового хоккея…» И Тарасов темпераментно прерывает меня недовольным тоном: «Эрик, да зачем об этом говорить, какой я писатель?!» И это было так произнесено, что самый циничный зритель, сидя у телевизора, поверил в невероятную скромность нашего великого тренера.

Это интервью также был опубликовано в газете "Невское время"