Лениздат.Ру продолжает публиковать фрагменты готовящейся к выходу книги Дмитрия Губина «Интервью как "Вишневый сад"». На этот раз журналист предлагает читателям познакомиться со своим опытом использования стратегии «открытого забрала» в интервью с провокационными вопросами.
Книга «Интервью как "Вишневый сад"» Дмитрия Губина будет издана «Гуманитарной Академией». Сам автор определяет содержание своей работы так: «30 образцовых интервью и 130 бесценных советов, как сделать интервью». На книгу объявлена предварительная подписка на странице краудфандингового портала «Планета».
Как задавать неприятные вопросы и устраивать провокации (Часть I)
Рано или поздно у нас возникает проблема: а как задавать гадкие вопросы? Ну, если не гадкие, то неприятные? То есть: как устраивать провокации, - потому что любой неприятный вопрос воспринимается как провокационный.
Существует несколько стратегий. Я предпочитаю стратегию «открытого забрала». Это значит, что о возможности задать неприятный вопрос я сообщаю гостю еще до интервью. Это значит, что я даю ему время подумать, как ответить. Тем самым я показываю, что моей задачей не является его уничтожение. И поэтому, когда во время эфира или записи я задаю даже очень жесткий вопрос, это не воспринимается, как киллерство…
Вопрос с места. А если попросит не задавать?
Тогда, к величайшему своему неудовольствию, я не смогу задать этот вопрос. У меня тут выбор такой: либо я лишаюсь острого вопроса, но сохраняю доверительные отношения с гостем – либо все равно задаю острый вопрос, но лишаюсь доверия, и мой гость больше не даст мне интервью никогда. Причем это относится к любым просьбам гостя не затрагивать ту или иную тему. Например, на программу «Временно доступен» приходил владыка Иларион, - митрополит Волоколамский, бывший епископ Венский, которого зовут еще «министром иностранных дел РПЦ». Я, естественно, изучал его биографию и обнаружил, что когда он был совсем молодым иереем в Каунасе, а Горбачев ввел в Вильнюс войска, он обратился по литовскому телевидению с призывом к советским солдатам не стрелять в мирных людей, даже если такой приказ будет отдан. То есть он противопоставил свой церковный, духовный авторитет авторитету военного приказа, за отказ выполнять который солдата могут отправить под трибунал. И я сказал до эфира, когда мы знакомились, когда владыка гримировался, и я проводил обычную проверку, умеет ли мой гость отвечать на ситуационные вопросы, - так вот, я напомнил ему тот эпизод и сказал, что хочу поговорить о том, как православный должен разрешать противоречие между своей верой и приказом, и имеет ли право священник призывать к тому, за что может ждать уголовное преследование.
И Иларион вдруг сказал, что он очень, очень просит не поднимать этот эпизод. У него было ко мне две просьбы: не требовать от него комментариев к словам патриарха – и вот не вспоминать этот каунасский эпизод.
Все мое уважение к Илариону рухнуло в долю секунды, но слово я сдержал. Это была очень плохая в итоге программа, банальная и скучная, но слова я нарушить не мог.
Голос с места. Но вы только что слово нарушили!
Нет, не нарушил. Потому что я давал слово не задавать вопрос во время съемки. Но я не давал слова не рассказывать об этом впоследствии. Так что извините… Но я продолжаю настаивать на том, что стратегия «открытого забрала», несмотря на такие случае, дает много преимуществ. Например, человек, которого вы заранее предупредили о неприятной для него теме, может вам много что порассказать о своих недоброжелателях. Или откорректировать ту информацию, на основании которой вы хотели задать вопрос. Я как-то раз на петербургском «5 канале» вел программу с гениально точным названием «Час мэра». Я провел ровно один час с Анатолием Собчаком в прямом эфире, и до второго часа меня уже не допустили, но дело не в этом… Это было в 1996-м году, шла предвыборная компания, и весь город обсуждал слух, что Собчак выделил вне очереди из городского фонда квартиру своей племяннице. И когда Собчак приехал в студию, я сказал ему, что не могу не спросить о том, о чем говорят все.
- Отлично! – вскричал Собчак. – Во-первых, у меня нет никакой племянницы!
И вот когда пошел эфир, я вопрос задал, но переформулировал.
- Анатолий Александрович, - сказал я, - весь город говорит о том, что вы распорядились вне очереди выделить жилье вашей племянницы. Я не спрашиваю, откуда у города взялось свободное жилье, но откуда у вас взялась племянница?
И хотя, повторяю, к дальнейшим программам с Собчаком меня не допустили, но вовсе не из-за этого вопроса. А те, кто смотрели программу, сказали: о, молодец парень! И вопрос задал, и что у Собчака нет племянницы, успел узнать!
В чем-то эта история повторилась спустя годы, когда все в той же «Временно доступен» мы с Дибровым интервьюировали Алину Кабаеву. Ну, вы понимаете, что в программе с Алиной Кабаевой 90% зрителей интересовал один-единственный вопрос, а оставшихся 10% зрителей интересовал другой единственный вопрос – хватит ли у меня пороха задать тот вопрос, который интересует 90% зрителей. И поскольку программа выходила в полночь, я понимал, что из-за меня страна не спит. Поэтому вопрос о том, является ли предполагаемый любовник Алины Кабаевой еще и любовью большинства, если верить соцопросам, жителей нашей страны, вне зависимости от пола, возраста и сексуальной ориентации, - я задать был просто обязан. Хотя, поверьте, лично меня этот вопрос абсолютно не интересует. Они ничего не добавляет к моим знаниям о мире. Меня интересует любовь и близость как социальный, как психологический, как исторический феномен, но не как чей-то личный выбор. Для изучения деталей личного выбора существует, слава богу, порноиндустрия.
И вот Кабаева приехала, ее гримируют, и я печально соображаю, как бы лучше задать вопрос, который мне не интересен, но который нельзя не задать, - и тут ко мне подходит продюсер и говорит, что позвонили оттуда, откуда надо, и велели передать, что если я задам тот вопрос, который собираюсь, это будет мой последний вопрос на любом телеканале Российской Федерации. Ну, видимо, тем, кто звонил, сексуальная жизнь Алины Кабаевой была так же, как и мне, глубоко неинтересна, и они звонили, чтобы порадоваться сходству наших неинтересов.
Вот как быть тут, а?
И я повел себя так, как меня заставляет профессия, в которой порой очень непросто увязывать общественный интерес, личный неинтерес и сильное давление со стороны начальства. Хотя милейшая Алина Кабаева мне очень интересна – она, как многие профессиональные спортсмены, такой взрослый ребенок, мне интересны ее столкновения с миром. Я спрашиваю, могу ли задавать любые вопросы. Она отвечает, что абсолютно любые. Ну, ей, видимо, не дозвонились те люди, которые звонили мне.
Поэтому в середине съемки, когда понимаю, что дальше тянуть нельзя, страна проведет бессонную ночь, не узнав главного, я говорю:
- Алина, а теперь вопрос, который интересует всех… М-да… скажите, а куда вы дели ребенка, с которым, если верить таблоидам, вас постоянно видят?
Кабаева смотрит на меня, смеется и говорит:
- Дима, да не рожала я! Мне, что, справку от гинеколога принести?
И я тоже смеюсь, и спрашиваю, хочет ли она детей. И она говорит, что да. И я почти уже не столько спрашиваю, сколько утверждаю – ну, это ведь когда появится любимый мужчина? А она: почему в будущем времени? И я: то есть он уже?
И Кабаева в ответ прикрывает глаза и улыбается. И я ее поздравляю.
Всё! Больше мне ничего не надо! Кабаева влюблена. Она об этом сказала. Но детей у нее пока нет.
А уж кто ее мужчина, фамилия его начинается на букву «П» или нет, встречаются они или живут вместе – обыватель может на стенку лезть, но я через заборы частной жизни не перелезаю. Я и так довольно много узнал. Узнал в мягкой форме, которая, на мой взгляд, предпочтительнее смелости, граничащей с глупостью, как если бы я Кабаеву загонял в угол: «У вашего мужчины имя-отчество как у Маяковского и Познера? Да, нет?»
Добиться от женщины признания, что она влюблена, важнее, чем узнать имя избранника. Потому что имя – это частный выбор. А любовь – ну, как пел Булат Шалвович, нам всем знакома эта мучительная страсть…