В пятом материале цикла «Российская журналистика до и после Петра», посвящённом прессе XVIII века, «Лениздат.Ру» расскажет, как Екатерина Вторая дала толчок развитию российской журналистики, как затем укрощала прессу и почему само слово «цензура» вошло в обиход как раз при правлении императрицы.
Цензура до Екатерины
Ограничения к книгопечатанию известны еще со времён Петра I. Однако его указ «Об именовании Киево-Печерского и Черниговского монастырей…» касался только церковных изданий. До Екатерины II, конечно, существовали и другие цензурные распоряжения. Но, как пишут историки, «в цензуре того времени царил совершенный хаос, отсутствовали самые элементарные правила регламентации». Императрица обобщила предыдущий опыт, организовала и узаконила цензуру.
Зачем это Екатерине Великой?
В первую очередь, чтобы пресечь разговоры о дворцовом перевороте, благодаря которому она взошла на престол. Репутацию нужно было сохранить в глазах русского народа и, что было важнее для императрицы, в Европе.
Стали появляться книги о жизни Петра III, убитого во время того самого переворота, или, как его называли европейцы — русской революции». Рассерженная императрица тогда писала генерал-прокурору Сената: «Слышно, что в Академии наук продают такие книги, которые против закона, доброго нрава, нас самих и российской нации […]» — не забыв упомянуть названия и авторов.
В этом же, 1763 году Екатерина издаёт указ, в котором отмечает цензорские обязанности Академии наук, и даёт распоряжение усилить контроль над ввозимой литературой. В этом указе впервые появляется системная цензура – кто у кого под присмотром: «В Санкт-Петербурге – Академия наук, в Москве – университет, в регионах – училища, а где их нет – градоначальники». Книготорговцы были обязаны ежегодно отчитываться в, как бы мы сказали сейчас, «соответствующие органы» о всех выписанных заграничных книгах. Были и карательные меры, их императрица считала более эффективными: все «вредные» издания, если такие находились, конфисковались. А деньги от продажи уходили на рассмотрение в Сенат.
Расцвет печати и цензуры
«Указ о вольных типографиях» – одна из поворотных точек истории российской журналистики. Теперь частные лица во всех городах, а не только в Петербурге и Москве, могли создавать свои типографии и печатать книги и журналы. Произошел «печатный бум» благодаря тому, что в указе типографии приравнивались к фабрикам.
Но этот указ открыл многие возможности не только книгоиздателям, но и цензорам. Вторые по своим функциям и обязанностям стали ближе к «полиции». Система цензуры оставалась громоздкой и не слишком контролируемой. Для открытия типографии нужно было разрешение «Управы благочиния». Именно она решала, годится ли материал для печати, запрещала издание номеров и книг, искала и конфисковала неодобренную печатную продукцию. Но у «управы» не было критериев, которые чётко разделили бы содержимое изданий на допустимое и недопустимое, кроме размытых формулировок из указа. Книги должны были оцениваться с точки зрения религии, государственного строя и нравственности. Фактически всё зависело от благосклонности цензора.
Стоит сказать, что некоторые работы уходили в печать по невнимательности цензоров. Знаменитое «Путешествие из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева издалось из-за небрежности проверяющего, который поставил отметку не в том месте. Ответственный за допуск книги спокойно получил снисхождение и прощение Екатерины.
Тем не менее через несколько лет после издания указа только в Петербурге насчитывалось около 20 вольных типографий.
«Бабушка русской журналистики»
Императрица Екатерина Великая понимала величину возможного влияния журналистских изданий на народ. Она нашла способ утвердить и приумножить своё влияние, улучшить общественное мнение через периодическую печать. В 1769 году Григорий Козицкий, личный секретарь императрицы, начал выпускать журнал «Всякая всячина». Современники понимали, что фактически материалами журнала занималась сама императрица.
«Всякая всячина» продвигала близкие политике Екатерины Второй мысли. В 22-м номере, например, была выпущена сказка, как говорят эксперты, написанная императрицей.
В сказке говорилось о шитье нового кафтана, ведь из старого мужик вырос. Но четыре мальчика, которых подобрали с улицы для помощи, раздавали слишком много советов. Кафтан так и не сшили, мужик мёрзнет, но в том нет вины портного. Если бы мы жили во времена правления Екатерины, нам было бы очевидно, что портной – обиженная Екатерина, кафтан – законы и реформы, мальчишки – сочувствующие крестьянству депутаты, а замерзающий мужик – Россия.
Фото: Pixabay
Памятник императрице Екатерине Второй.
Вслед за «Всякой всячиной» появилось как минимум восемь новых журналов: «И то и сё», «Ни то ни сë», «Трутень», «Смесь» и другие. Некоторые поддерживали курс Екатерины, другие схлестнулись с ней на журналистской арене, выбрав оружием колкую сатиру. «Всякая всячина», с которой начался подъём количества и качества периодических изданий, писала о себе лёгкой рукой императрицы «бабушки русской журналистики». На что оппозиционные издания парировали, говоря, как мы можем предположить, о Екатерине — «бабушка вышла из ума».
О противостоянии журналов «Трутень» и «Всякая всячина» можно почитать в предыдущем материале цикла.
Через год Екатерина Вторая оставила попытки писать в издания, от журнала остался лишь «Барышок всякой всячины» с не вошедшими сочинениями. Императрица стала снова публиковаться только в 1783 году, в журнале Е.Р. Дашковой, и даже дала в нём первое в российской прессе интервью.
Проект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга