Мнения
/ Интервью

28 ноября 2022 13:25

«Я на кухне постою-постою, потом сяду и статью напишу»: как Марианна Орлинкова стала обучать профессии повара людей с особенностями

«Я на кухне постою-постою, потом сяду и статью напишу»: как Марианна Орлинкова стала обучать профессии повара людей с особенностямиФото: архив Марианны Орлинковой

«Лениздат.Ру» продолжает рассказывать о журналистах, которые ушли из профессии. Марианна Орлинкова – журналистка, работавшая в «Известиях» и Cosmopolitan. Сейчас она занимается кулинарными мастер-классами, создает меню для ресторанов и обучает людей с особенностями поварскому делу. Мы поговорили с Марианной о том, как совместить хобби и работу, что журналистского есть в обучении особых детей и как найти баланс между делом повара и журналиста.

— Ваш путь в журналистике начался с журфака МГУ. Вы хотели стать журналистом, может быть, это была ваша мечта детства?

— Нет, у меня не было никакой мечты детства. Это было предложение моей мамы. В классе восьмом она сказала: «Не хочешь ли ты поступить на факультет журналистики и стать тележурналистом?» Тогда как раз забрезжила перестройка, уже появились новые молодежные передачи. Мама просто идеально совпала с моими дальнейшими представлениями о жизни. Не то чтобы она меня волокла в профессию, я сама была согласна. Мне всегда нравилось писать. Просто мама думала, что я буду хорошим тележурналистом, но случилось так, что я стала просто журналистом, без «теле-».

 Какой журналистика казалась вам до и во время обучения и как это представление изменилось, когда вы начали непосредственно работать?

— Когда я начинала учиться, у меня уже была практика за плечами. Я родилась в Свердловске, нынешнем Екатеринбурге, где при университете была «Школа юного журналиста». Тогда везде вокруг был комсомол и Советский Союз. Когда я уже поступала в 1988 году, всё было более симпатично с точки зрения политической ситуации. До этого казалось, что нужно выбирать нейтральные темы, далекие от генеральной линии партии. Потом открылся новый свободный мир.

 Где было ваше первое место работы?

— Это была такая смешная газета, которая называлась «Капитал», созданная в 1990-х. Была такая «Партия свободного труда», которую организовали кооператоры. Тогда вообще было много разных партий, как грибы после дождя росли. Кооперативное движение тоже хотело иметь свою газету. Там работало много народа из «Литературной газеты».

Потом через знакомства в «Литературке» я перешла в журнал, который назывался «TV-РЕВЮ» — под руководством великолепного журналиста Лидии Польской. Мы писали про телевизор, про телевизионные программы. Журнал просуществовал где-то два года. Его читала телевизионная Москва, и не только телевизионная, а в какой-то момент главный редактор известий, великий и ужасный, Голембиовский сделал нашей прекрасной Лидии Польской предложение – взять всю команду и перейти с ней вместе в «Известия», чтобы делать вкладку про телевидение. Она согласилась. Надо сказать, что это издание было просто великолепным. 

– Чем оно показалось вам таким удивительным?

— Дело в том, что нас, авторов, было четыре человека, примерно возраста от 21 до 24 лет, то есть мы были юной порослью. В самом издательстве «Известия» было огромное количество высокопрофессиональных, уважаемых и известных журналистов, которые любили прийти к нам чаи гонять. Во всей редакции было 11 человек, из которых четыре – юные барышни. Почему бы не прийти? Приходили, дымили своими трубками, в «Известиях» была такая популярная тема – курить трубку. Андрей Иллеш, Юрий Рост, Сергей Мостовщиков… Чего плохого в работе, когда вы беспрерывно делаете интервью с интересными телевизионными персонажами, например, Ярмольником или Якубовичем. Листьев был тогда еще жив, все «взглядовцы». Интересные собеседники, всё новое, все горизонты открыты.

Нас читало огромное количество человек, «Известия» были одной из главных газет страны. Я помню, как мой папа был страшно счастлив и ужасно гордился тем, что его серьезные знакомые говорили: «Мы вот читали вчера статью вашей дочери в "Известиях"». 

Писала я много – платили хорошо. Поэтому 90-е со всеми сложностями, когда нечего было есть людям, когда яблоко на четверых детей делили, прошло мимо меня. Я ничего из этого не заметила, потому что я тогда была свободная, незамужняя, никакого хозяйства у меня не было. В общем, горя не знала.

 И как тогда из такого замечательного, как вы говорите, издания, которое еще и деньги хорошие приносило, вы попали в глянец, только зарождающийся в России?

— Одной из телевизионных звезд, которую я интервьюировала, был Артемий Троицкий. Через год после того, как я взяла у него интервью, мы поженились. Артемий Кивович дружил с создателем империи Independent Media Дерком Сауэром. Я бы и так пошла в Cosmopolitan, потому что это тогда был новый вид прессы, всё это было ужасно интересно. Не думаю, что меня взяли, потому что я жена Артема. Я хорошо писала, была в формате журнала.

Cosmopolitan был первым глянцевым журналом в стране. Когда появилась статистика, выяснилось, что на протяжении первых 10 лет его существования каждый экземпляр номера читало в среднем 6 человек. Денег было у людей не очень много, поэтому девушки в школе покупали один экземпляр на весь класс. У Cosmopolitan была гигантская аудитория, это был единственный журнал про то, какая «жизнь женская» происходит в прогрессивных человеческих кругах. Люди просто заучивали статьи. До сих пор я встречаю людей, которые помнят не только, что я там работала, но помнят, как назывались какие-то статьи. Меня совершенно поражает, насколько сильное впечатление тогда это могло произвести.

1280x1024_10712606_10152569489663821_2409457396420694169_o.jpg

Фото: архив Марианны Орлинковой

Это была довольно полезная работа. Мне с работой всю жизнь очень везет.

 За 13 лет вашей работы в Cosmopolitan как он изменился и почему вы в итоге ушли?

— Понимаете, Cosmo-девушка существует, а вот Cosmo-женщины уже не бывает. Ты просто становишься старше, у тебя появляются другие интересы, и ты начинаешь быть аудиторией и автором других журналов. Одним словом, по возрасту перерастаешь работу. Довольно сложно брать интервью у молодых девушек, будучи тетенькой. Девушки будут с тобой разговаривать с другими интонациями.

Кроме того, невозможно работать в одном и том же издании такое количество лет. Это никому не хорошо – ни изданию, ни журналисту. В процессе работы я много для кого писала, не только для Cosmopolitan, например, для журнала «Культ личностей», для Playboy. Была куча интересной работы.

В какой-то момент произошла вот какая штука: я для «Культа личностей», который был русской версией Vanity Fair, написала о шести или десяти лучших поварах тогдашней молодой московской ресторанной жизни. Эту статью прочел Владимир Потапов, который запускал журнал «Гастрономъ» в качестве главного редактора. Он нашел меня и спросил, не хочу ли я сотрудничать. Потом был перерыв – номер то делался, то не делался. Через некоторое время я вновь услышала про этот журнал, там уже был другой главред – Андрей Захарин. Я начала для них писать.

Я всегда любила готовить, для меня еда была очень волнующим делом. Я всегда старалась прорваться на ресторанные кухни, посмотреть, как там что готовят. Мы путешествовали с Артемом, он был благодарный едок и поддерживал меня. В результате я перешла из Cosmo в «Гастрономъ». Сначала я писала в «Гастрономъ» как внештатный журналист, а в 2007 году перешла в штат, стала заместителем главного редактора, коим и являлась до последнего номера журнала, который вышел в декабре прошлого года. «Гастрономъ» был первым глянцем про еду в России и закрылся последним.

 То есть вам удалось совместить хобби и работу?

— Совершенно верно. Я же говорю, что я очень удачлива в работе. Я сумела совместить хобби и работу и в результате из этого я получила вторую профессию — повара, которая меня теперь и кормит. Чтобы сейчас прокормиться журналисту, надо быть очень шустрым.

В «Гастрономе» я отвечала за рецепты. Естественно, я была не единственной, но очень большой процент журнальных рецептов мой. Для этого нужно было всё изучать, как можно больше общаться с поварами. Еще в Cosmo я подружилась с моделью и актрисой Инной Гомес, у которой брала интервью. Инна позвала меня к себе домой, где была толпа каких-то её друзей и приятелей. Зашла речь о еде, я что-то стала объяснять и поняла, что все с большим интересом слушают меня. Инна предложила, чтобы мы собирались компанией раз в пару недель вместе что-то готовить, а я была бы руководителем этого процесса. Так мы и сделали.

Внутри этой компании я научилась организовывать людей на то, что теперь называется мастер-классами. Выяснилось, что людей, которые хотят учиться новой еде, много. Стало понятно, что я могу выполнять роль повара. Точнее, это называется красивым словом бренд-шеф. Я придумываю меню и обучаю поваров, какое-то время курирую процесс.

Занимаясь этим, я продолжала заниматься журналистикой. В конце концов всё это превратилось в третью профессию, которую я теперь люблю больше всего – я обучаю поварскому делу людей с особенностями.

Есть такое прекрасное некоммерческое объединение Центр лечебной педагогики «Особое детство». С их помощью мы открыли в ЦЛП в Коньково школу для людей с особенностями, которую я назвала ГаМП. Во-первых, это созвучно с Форрест Гамп. Во-вторых, оно расшифровывается как гастрономическая модельная площадка. Смысл в том, что мы занимаемся с ребятами, у которых есть психические диагнозы, поварским делом. Частично они семейные, частично из психоневрологических интернатов, перешедшие на сопровождаемое проживание. Теперь у меня поварская школа этих прекрасных ребят, и надеюсь, что с ее помощью мы сможем обучать и трудоустраивать как можно больше людей.

 Может быть, я заложница стереотипов, но мне кажется, что мир интервью с телезвездами, мир глянца и даже ресторанного бизнеса далек от мира работы с особыми ребятами.

— Вы не правы. Вопрос в том, обсуждается эта тема или нет. Она, конечно, у нас табуирована. Люди с психическим диагнозом называются в нашем нетолерантном обществе «психами». Существует распространенная идея, что психов бы неплохо держать в психушке, чтобы всем было спокойно. На самом деле, как только вы начинаете иметь отношение к этой теме, выясняется, что у тех же звезд братья, сестры, племянники, близкие родственники с этими же самыми особенностями. И, конечно, они в курсе.

По статистике, в России только в ПНИ живет около 170 тысяч человек, а людей с психическими диагнозами — больше двух миллионов (прим. По данным НМИЦ психиатрии и наркологии им. Сербского около 3,9 млн человек в России страдают психическими расстройствами). Представьте, что у каждого или почти у каждого из них есть хотя бы один родственник. Это армия. Людей с особенностями очень много, просто мы про них не говорим и не хотим думать. Это плохо.

1280x1024_78934557_10157045796393821_6689980612326981632_n.jpg

Фото: архив Марианны Орлинковой

Я тоже до определенного момента не думала на эту тему, никогда не сталкивалась. Однажды я познакомилась с девушкой, которая там работает, и она меня позвала провести мастер-класс в лагерь ЦЛП на Валдае. В этом лагере я увидела совершенно другую планету. В одной смене 120 человек – родители детей с особенностями и сами дети, их братья и сестры, дети педагогов, сами педагоги, волонтеры, то есть очень смешанная компания. Вы за 10 дней не услышите, чтобы кто-то кричал на ребенка. Любой человек, который хоть раз присутствовал на пляже или выезжал с соотечественниками в Турцию, прекрасно знает, как российские родители могут омерзительно орать на детей. 

Я начала ездить каждый год. Потом поняла, что хочу работать в ЦЛП. Я пришла к ним прямо перед пандемией, мы начали строить эту школу, и к сентябрю 2020 года начали работать. Там профессиональная кухня, ребята учатся готовить в таких же условиях, в которых они будут работать.

 Чему вы научились в работе с особыми детьми и взрослыми?

— Я научилась тому, что люди значительно более разные и интересные, чем мы думаем. Человек с любыми особенностями – это такой кладезь. Так интересно пытаться понять, как человек думает, как он видит мир, почему он ведет себя так, а не иначе. У них совершенно по-другому мозг устроен. Хотя нет никакого «они», это тоже неправильно, этому ты тоже учишься. Например, если у двух людей есть диагноз «аутизм», то это совсем не значит, что их можно как-то ровнять. Люди разные, диагноз вообще не определяет ничего.

Если бы я знала об этой теме, когда работала в Cosmo, можно было бы об этом столько всего сделать. Тогда можно было – просто мы не знали. Я в этом смысле очень жалею, что столько лет прошло без этого, потому что ещё тогда можно было потихонечку выводить общество на другой уровень. 

 А есть ли что-то условно журналистское в вашей работе? Например, вы пользуетесь методами, которые приобрели, работая журналистом, когда пытаетесь что-то объяснить?

— Наверняка есть. Очень сложно саму себя проанализировать, что я откуда взяла. Какое-то систематическое мышление, какая-то логика. Когда нас на журфаке учили писать статьи, просили составлять условный план: где завязка, где развязка, почему одна мысль вытекает из другой. Когда ты составляешь программу обучения, естественно, ты должен думать именно так. У тебя должна быть логика, последовательность, должны быть понятные шаги.

 Можно ли сказать, что вы не до конца ушли из журналистики, потому что у вас вышел материал на обновленном TheVoice – монолог Дарьи Болохонцевой, мамы девочки с особенностями по имени Вера.  

— Я пишу не только это. Я продолжаю писать еженедельные колонки на сайт «Гастронома» и совершенно не собираюсь бросать. Это любимая часть моей жизни.

 То есть вы нашли баланс?

— Да.

 И в чем он для вас заключается?

— Вы знаете, есть такое прекрасное выражение про Льва Толстого, извините, что я так себя сравниваю: «Попашет-попашет, попишет стихи». Вот я на кухне постою-постою, потом сяду и статью напишу. Смена деятельности – отличный отдых.

 Этот вопрос я задаю всем, журналистам, с которыми общаюсь в рамках этого цикла. Занимаясь этой темой, я случайно нашла пост анонимного пользователя в сообществе в соцсети «ВКонтакте». Он опубликован в марте 2022 года: «Всем привет! Кто-нибудь задумывается о том, что будет делать, если его нынешнее медиа прикроют? Работу сейчас в СМИ будет трудно найти, тупо из-за того, что число этих СМИ уменьшилось. А из тех, что остаются, все почти сплошь государственные с понятно какими издержками. В общем, если мою контору хлопнут, я бы вообще свалил из журналистики. Но вот куда? У кого-нибудь был опыт смены сферы деятельности? Пожалуйста, помогите советом». Какой бы вы дали совет этому человеку и всем людям, которые хотели бы сменить сейчас профессию?

— Мне когда-то говорили такую фразу: «Журналистика – это не профессия». То есть нужно получить сначала какую-то профессию, чтобы ты знал толк в чем-то, и потом учиться про это писать. Этот подход к журналистике кажется мне сейчас, спустя 30 лет после того, как мне это сказали, очень верным.

Истории, когда ты выбрал одну профессию на всю жизнь, она тебя исторгла и ты остался несчастным нести этот крест, больше нет и не будет никогда. Можно успеть сменить еще 5 профессий за жизнь и прекрасно себя чувствовать. Современный мир больше не приемлет такого подхода, если вы не астрофизик, например. Да и то есть один любимый мной американец китайского происхождения, который сначала был "морским котиком", потом занялся какой-то серьезной околовоенной профессией, а сейчас астронавт. Ему меньше сорока, а он сменил три абсолютно не пересекающиеся профессии. Мир огромный, в нем масса всего интересного, ищите, что вам ближе всего, и вперед – зарабатывайте этим.

Проект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга